Снисходя до кириллицы
Недизайнерские впечатления о дизайнерском сочинении
Не столь давно в продажу поступила монография известного московского дизайнера Юрия Моисеевича Гордона, в которой среди прочего высказан ряд суждений о кириллической алфавитной системе. Суждения эти весьма необычны с точки зрения как графического дизайна, так и грамматологии, а потому я считаю необходимым их прокомментировать. Дополнительным стимулом к этому стали появившиеся в прессе отзывы на данную книгу Гордона.
Монография, о которой идет речь, имеет оригинальное и даже довольно смелое название: «Книга про буквы от Аа до Яя». Можно отметить весьма продуманную увязку контекста: «…от Аа до Яя» — с привычной семантикой словесной формулы, которая подразумевает всеохватность подхода к рассматриваемой проблеме. Такой ход, конечно, можно считать нетривиальной маркетинговой находкой автора. Следует признать, что книга написана живо и непринужденно, в искренней эссеистской манере. Читая эту обширную монографию, увлекаешься подчас настолько, что далеко не сразу начинаешь замечать отдельные неточности и даже достаточно очевидные несообразности, которые там, увы, встречаются. Однако приводить развернутый перечень этих неточностей и выполнять тщательный разбор недочетов я не буду, поскольку эта работа уже была проделана почти полгода назад специалистами фирмы «ПараТайп» и, насколько мне известно, замечания были переданы Юрию Моисеевичу.
Чтобы перейти к той проблеме, по поводу которой я считаю необходимым высказаться, приведу развернутую цитату из книги Юрия Гордона. Искусно создавая завязку к своему повествованию, он пишет в предисловии следующее:
«Если говорить о красоте, а не о пользе, уж лучше бы мы ставили лишнюю латинскую s в какоенибудь sch и не встречались никогда с родной щ. Мы, кириллические шрифтовики, должны смотреть правде в глаза. Нам никогда не сделать красивой кириллицу, которая почти наполовину состоит из неинтересных, вялых по конструкции, похожих друг на друга, как спины в очереди, знаков. Мы можем сделать прекрасный шрифт, но его латинская часть (нами же сделанная) будет по определению лучше родной кириллической.
Также и любой латинский шрифт проигрывает в кириллическом переводе только потому, что наш алфавит намного хуже латиницы».
Думается, что тут автором высказана пугающе неординарная мысль, ведь всякий, кто с ней согласится, тем самым должен признать эстетически неполноценным все, что нас окружало всю жизнь, начиная со школьной азбуки и вплоть до магазинной вывески «ОВОЩИ». Причем эту мысль нельзя причислить к проходным авторским ремаркам, поскольку она неоднократно повторяется автором и фактически является концептуальным девизом всей монографии. Например, буквально через абзац этот обвинительный вердикт автор переводит в форму риторического вопроса: «Может быть, мы зря стараемся пригладить наши знаки и дотянуть их до латинской чистоты?»
Возможно, категоричность суждений Гордона отчасти вызвана чисто маркетинговыми соображениями — желанием привлечь внимание к своему труду. Однако, как сказал классик, «…нам не дано предугадать, как слово наше отзовется», тем более что в рассматриваемой книге сетования по поводу несовершенств кириллического алфавита встречаются во множестве. Именно поэтому у не получивших по тем или иным причинам серьезной профессиональной подготовки практиков от дизайна под влиянием идей Гордона вполне может сложиться мнение о вторичности и даже неполноценности кириллицы. Об этом, в частности, свидетельствуют упомянутые отзывы на монографию в прессе. Один из них принадлежит журналистке Кире Долининой из «Коммерсантъ Weekend», а второй — ее коллеге Фаине Балаховской из журнала TimeOut. Приведем пару цитат из этих отзывов (в порядке упоминания имен их авторов):
«…шрифтов только латиницей насочиняли уже тысяч 4050, и все им мало. У нас, бедных кириллическими шрифтами до безобразия, мучающихся с несуразными и развращающими стройность текста “Ш”, “Щ”, “Ж”, “Э” и тому подобными уродцами, глаз на это дело наметан».
«…сильнее всех этих резонных поводов приобрести толстый и дорогой фолиант заставляет трогательное отношение автора к своему предмету. В частности — его нежные сетования на несовершенство кириллицы в сравнении с куда более древним латинским алфавитом».
Каждое из этих журналистских высказываний посвоему претенциозно. В первом случае Кира Долинина фактически авторитетно визирует написанное Гордоном. Журналистка же из TimeOut дает «блистательный» пример логики и «глубоких познаний» в истории, пытаясь убедить читателей журнала купить эту, действительно, далеко не дешевую книгу, потому как там «нежно сетуют» на «несовершенство» кириллицы в сравнении с «более древним» латинским алфавитом. Вряд ли следует здесь пенять на отсутствие у авторов упомянутых отзывов понимания тонкостей графического дизайна, грамматологии и знаний по истории письма. Однако приведенные цитаты наглядно иллюстрируют силу вдохновенно написанного печатного слова и то, как оно может ввести недостаточно компетентных людей в заблуждение.
Пытаясь осмыслить приведенный здесь приговор кириллице, можно вспомнить, что негативный взгляд на эту алфавитную систему имело в конце 20х годов прошлого века и руководство Коминтерна. В планы этой организации, которую возглавлял тогда Зиновьев, входило введение в государстве рабочих и крестьян латинского алфавита. К счастью, для индустриализации и всеобуча переход на новый алфавит был совсем некстати, поэтому данную затею сначала отложили до лучших времен, а потом жесткий прагматик Сталин сделал так, чтобы о ней никто не вспомнил.
В качестве информации к размышлению об исторической значимости алфавитов можно вспомнить берущую начало еще в Средневековье историю взаимоотношений сербов и хорватов. Эти родственные и не одну сотню лет живущие бок о бок славянские субэтносы давно, мягко выражаясь, недолюбливают друг друга. При этом они имеют один язык, но разные алфавиты: у хорватов — латиница, а у сербов — кириллица. Конечно, надо учесть, что хорваты католики, а сербы православные, однако даже в условиях характерного для XX века секуляризованного бытия характер отношений этих народов почемуто практически не изменился.
Обратимся к процитированным тезисам из книги Гордона. Итак, он считает, что «наш алфавит намного хуже латиницы» и что «…мы зря стараемся пригладить наши знаки и дотянуть их до латинской чистоты». Позиция Юрия Моисеевича обозначилась здесь достаточно четко, и мне хотелось бы заявить о своем принципиальном несогласии с ней. Я считаю, что кириллица при ее сравнении с латиницей не может считаться второсортной алфавитной системой ни в научном грамматологическом аспекте, ни чисто с прикладной типографической точки зрения.
К сожалению, искренне влюбленный в латиницу Гордон, повидимому, не смог ознакомиться с теми источниками, где анализируются ее особенности и недостатки. Между тем глубокое и серьезное рассмотрение латиницы и кириллицы как алфавитнознаковых систем началось задолго до того, как Юрий Гордон взялся за написание своей книги. В рамках настоящей публикации совершенно нецелесообразно делать даже краткий обзор исследований по данной теме, тем более что конкретное и достаточно характерное свидетельство может быть взято из не столь давнего европейского прошлого.
У Юрия Гордона как типографического критика был весьма именитый предшественник — немецкий художник, дизайнер и поэт Курт Швиттерс (1887—1948), который серьезно критиковал латинскую алфавитную систему. При этом в его критике было куда как меньше волюнтаризма, чем у Гордона, и состояла она из понемецки систематизированного набора аргументов. К тому же, в отличие от уважаемого Юрия Моисеевича, Швиттерс предлагал конкретные графические решения, которые позволили бы сгладить несовершенства латинского алфавита.
К счастью, существующие алфавитнознаковые системы апробированы практикой в течение столетий, а потому обладают повышенной устойчивостью к реформаторским изыскам. Возможно, именно по этой причине знаменитый в ту пору «систематический шрифт» Швиттерса так и не нашел скольконибудь широкого применения в наборе. Кстати, то же самое произошло и с отечественной разработкой примерно тех же времен — так называемым «ленинским шрифтом».
Впрочем, чтобы опровергнуть мнение о безупречности латиницы, необязательно обращаться к наследию Швиттерса. Я уверена, что большинство читателей знакомо с методикой, согласно которой любой тезис можно опровергнуть, не прибегая к подробным доказательствам, однимединственным противоречащим этому утверждению примером. В нашем случае такой контрпример создается элементарно — он представлен на рис. 1. При компоновке данной иллюстрации были применены нормальное и жирное начертания весьма ходовых полиграфических гарнитур Helvetica LT и Univers LT в кеглях 8, 9, 10, 11 и 12. Полученная при воспроизведении сочетания заглавной буквы «I» и строчных букв «l» графическая структура вызовет очевидные проблемы и у человека, не знакомого с языком, и у программ оптического распознавания текста. А ведь только в английском языке слов, в которых встречается указанное сочетание букв, не один десяток.
Рис. 1
Как видим, проблема налицо, и вряд ли когото смогут утешить оптимистические формулировки из рассматриваемой нами монографии, где говорится об «…увязанных между собой графических рифмах», наличие которых «…делает латинский шрифт таким совершенным». Так стоило ли на протяжении всей книги пытаться отпускать многочисленные, местами даже остроумные филиппики по поводу кириллицы, противопоставляя ее латинице и объявляя последнюю верхом совершенства?
Конечно, трезво и практично относящиеся к своей родной алфавитнознаковой системе западные дизайнеры, имея отчетливое представление обо всех достоинствах и недостатках своего буквенного материала, не проклинают свою бедолажную долю и не соревнуются друг с другом на предмет того, кто более хлестко заклеймит свой родной алфавит. Самые опытные из них уверенно находят выходы из положения, не жертвуя при этом стилевой общностью знакового состава шрифта. Успешно решается и упомянутая выше проблема, в частности в таких гарнитурах, как Verdana (разработчик Мэтью Картер). Это хорошо иллюстрирует следующий пример (рис. 2), где сопоставляются шрифты Arial и Verdana.
Рис. 2
Все изложенное, разумеется, не следует рассматривать как отповедь Юрию Гордону, мне лишь хотелось подчеркнуть, что такие алфавитнознаковые системы, как кириллица и латиница, неразрывно связаны с историей христианства и вполне могут быть причислены к фундаментальным ценностям мировой цивилизации. Можно только подосадовать, что, описывая всё «от Аа до Яя», Юрий Моисеевич не проникся мыслью, что в принципе, любой алфавит является не самым удачным объектом ни для интеллектуальных игр, ни, тем более, для снисходительных насмешек.
Хочется верить, что Гордон обошелся бы в своей книге с кириллицей более деликатно, если бы проявил интерес, в частности, к истории славянского письма. Хочется обратить внимание читателей на тот факт, что буквенная система письма у славян была и во времена, предшествовавшие деятельности «солунских братьев» — Кирилла (ок. 827—869) и Мефодия (ок. 815 или 820—885). Еще в добольшевистский период отечественной истории было признано, что при создании своей кириллицы Константин Философ (в монашестве Кирилл) фактически скомбинировал буквы греческого алфавита с теми знаками, что уже имелись в старом славянском, или, как теперь иногда говорят, протокириллическом, письме. Подобный подход облегчил создание богослужебных книг, ведь кириллицу Константин Философ создал в первую очередь для того, чтобы принести славянам Слово Божие посредством перевода книг Старого и Нового Завета. При этом славянская кириллица не была неким изначально жестко фиксированным алфавитным набором. Современные исследователи считают, что ее фиксация как знаковой системы была продолжена в Великоболгарском государстве царя Симеона (893—927).
По современным воззрениям, наряду с ранним протокириллическим письмом славяне в те времена использовали руническую слоговую письменную систему (руницу), а также различные формы глаголического письма. Причем, по мнению видного современного исследователя славянской письменности В.А.Чудинова, докириллические формы славянского письма имелись еще в дохристианские времена. Как известно, прописной ряд предшествовавшего латинской антикве гуманистического письма базируется опятьтаки на греческом материале. Особо не углубляясь в подробности, стоит отметить, что уже сам по себе учет этих греческих корней опровергает тезис о том, что латиница древнее кириллицы.
В ХХ веке были найдены десятки образцов неизвестных видов славянской письменности. К сожалению, в советское время доминировали постулаты, гласящие, что самобытного письма у славян до кириллицы не было, а потому исследования докириллической письменности априори попадали в категорию своеобразной научной ереси. В результате неисследованными оказались многие интереснейшие памятники отечественной письменной культуры.
Напомним, кстати, что современная лингвистика уверенно признает преимущества современного русского алфавитного устроения перед нынешними алфавитами других славянских народов, в частности тех же болгар, сербов и украинцев. Более того, даже применительно к латинской записи польского языка засвидетельствованы неоспоримые достоинства нашей алфавитной системы в передаче аффрикативных звуков. Проще говоря, сейчас не оспариваются преимущества кириллических однобуквенных вариантов представления на письме шипящих звуков, например «ч», «ц» и даже таких столь люто ненавидимых Юрием Моисеевичем букв, как «ш» и «щ».
Вполне уместно напомнить и тот почемуто ускользнувший от внимания Гордона факт, что русский является четвертым по распространенности языком в мире. Это также дает основание утверждать, что в своей критике русского алфавита наш уважаемый автор, мягко говоря, несколько погорячился.
Пытаясь както подытожить свои заметки, я бы не стала утверждать, что свойственные книге Гордона недочеты и несообразности сделают ее книжным неликвидом. Но, по моему мнению, успех этого все же посвоему незаурядного проекта будет несколько меньше, чем у деликатно и любовно отредактированных Владимиром Ефимовым монографий Эрика Шпикермана и Роберта Брингхерста.
Закончить эти заметки мне бы очень хотелось еще одной цитатой из книги Гордона. Пусть читатель меня великодушно извинит, так как цитата не вполне лапидарная, но ее содержание того стоит.
«Начиная с Ц мы вступаем в область русского алфавита, не имеющую греческих и латинских аналогов. Здесь сосредоточены буквы, которые вынуждены были придумать Кирилл с Мефодием для отсутствовавших в греческом варварских шипящих звуков, а также те, что появились по мере развития письма. Глядя на Ц, Ч, Ш, Щ, Ъ, Ы, Ь замечаешь, что наши благодетели были прекрасными лингвистами, но скверными дизайнерами».
Конечно, для когото Кирилл и Мефодий — христианские святые, для когото — просто великие просветители. Однако в любом случае снисходительный тон Юрия Моисеевича представляется совершенно неуместным. Кстати, великий чешский художник Альфонс Муха уже в XX веке увековечил лики Кирилла и Мефодия в витражах знаменитого на весь мир памятника готической архитектуры — католического кафедрального собора Святого Витта в Праге. Стало быть, он верил, любил, уважал, преклонялся перед ними и уж, конечно, не опасался, что комуто их дела придутся не по вкусу.