Цвет Гёте и Ньютона
Нет сомнения, что единственным, постоянным объектом души является несуществующее;
то, что было и чего больше нет, то, что будет и чего еще нет, то, что возможно или невозможно, — вот чем занята
наша душа, и никогда,
никогда не живет она тем, что есть!
Человек — явление слишком частное;
душа — слишком общее.
Поль Валери
Узоры, сотканные временем
Судьбы идей не менее удивительны, чем судьбы людей. Иногда они переплетаются в чудный узор, которому не подвластно даже время.
И этот узор, меняя свои очертания, с течением времени становится все более информативным. Каждое поколение читает его по-иному, находит в нем новые мотивы и черпает вдохновение, преклоняясь перед мудростью древних.
Интересно и поучительно следить за развитием познания истины. Это и блуждание, будто в потемках, когда многие годы не видно выхода из тупика. Это и раннее озарение, далеко опередившее свое время и еще не понятное равнодушным современникам. Наконец, это и упорное, настойчивое, кропотливое собирание истины по крупицам, тяжелый труд, приносящий не сравнимую ни с чем награду — созерцание истины.
Говорят, истина капризна и непостоянна. На протяжении веков в человеческой культуре, как в калейдоскопе, менялись религиозные, этические и эстетические истины. Но наш разговор не о них.
Научная истина, если это действительно истина, отличается редким постоянством. Законы Ньютона не устарели, хотя им уже почти 300 лет. Геометрическую оптику никто не отменял, хотя сегодня уже эра квантовой оптики. А как же тогда воспринимать специальную теорию относительности и нелинейную оптику?
Действительно, и теория относительности, и нелинейная оптика внесли много нового в наше понимание природы. Оказалось, что масса тела зависит от скорости, а световые лучи могут сами собой собираться в фокус. Этого ни классическая механика, ни геометрическая оптика предвидеть не могли. Но новые явления проявляются только в новых условиях: масса зависит от скорости только при скоростях, близких к скорости света, а самофокусировка происходит только в световых пучках очень большой энергии. При нормальных условиях эти эффекты пренебрежимо малы, а классическая механика и геометрическая оптика как действительно научные истины справедливы всегда, когда условия соответствуют условиям применения этих законов.
 |
|
Научные истины
Уметь слушать тишину —
Значит, быть способным
Услышать бесконечность.
Эни Уилсон Шеф
Научная истина, если это действительно истина, вечна. Но путь к истине не прост — он лежит через заблуждения, ошибки, неудачи и разочарования. Когда Иоганн Вольфганг Гёте, автор «Вертера», весной 1790 года сдал в печать свою работу «Метаморфоза растений», его издатель Гешен решительно отказался печатать это сочинение. Книга вышла у другого издателя и была встречена холодно. Симптоматичным оказалось то, что отпор шел единым фронтом. Поэт должен был оставаться поэтом — общество воспринимало и хотело видеть в Гёте великого поэта, и только.
Сам поэт не мог мириться с этим. В письмах, статьях и заметках, в беседах и дневниках Гёте эта тема звучит неослабевающе, почти безутешно. Вот слова самого Гёте: «Более полувека я известен на родине и за границей как поэт, во всяком случае, меня признают за такового; но что я с большим вниманием и старательностью изучал природу в ее общих физических и органических явлениях... это не так общеизвестно, и еще менее внимательно обдумывалось... Когда потом мой “Опыт”, напечатанный сорок лет назад на немецком языке, теперь, особенно в Швейцарии и Франции, стал более известным, то не могли достаточно надивиться, как это поэт сумел на мгновение свернуть со своего пути и мимоходом сделать такое значительное открытие».
Гёте, присутствующий во всех учебниках литературы, предан забвению в учебниках по естествознанию. Справедливо ли это? Попробуем разобраться в этом вопросе.
Иоганн Вольфганг Гёте. С портрета Франца Герхарда фон Кюгельгена, 1808-1809 гг.
Работая в полиграфии и занимаясь более 26 лет синтезом цвета на оттиске, я не встречал в научно-технической литературе по полиграфии и смежным областям упоминания имени Гёте. Оно неоправданно предано забвению в учебниках и научных статьях о цвете в полиграфии. В последнее время в журнальных статьях, где рассматривается работа с цветными изображениями, с аппаратными и программными средствами по обработке цветных изображений, Гёте был процитирован, однако только в виде эпиграфа.
|
|
«Природа» ГётеИмя Гёте я впервые услышал, когда мне было 15 лет, от своей учительницы болгарского языка Милки Дановой на уроке литературы. Она вдохновенно рассказывала нам о Гёте и о его великом произведении «Фауст». Меня поразило, что Гёте писал его почти всю свою жизнь, больше 60 лет. Я не знаю, когда и в течение какого времени было написано эссе «Природа», но его можно перечитывать всю жизнь, находя всё новые оттенки мысли. ПриродаИ.-В. Гёте Природа! Окруженные и охваченные ею, мы не можем ни выйти из нее, ни глубже в нее проникнуть. Непрошеная, нежданная, захватывает она нас в вихрь своей пляски и несется с нами, пока, утомленные, мы не выпадем из рук ее. Она творит вечно новые образы; что есть в ней, того еще не было; что было, не будет, все ново — а все только старое. Мы живем посреди нее, но чужды ей. Она вечно говорит с нами, но тайн своих не открывает. Мы постоянно действуем на нее, но нет у нас над нею никакой власти. Кажется, все основывает она на личности, но ей дела нет до лиц. Она вечно творит и вечно разрушает, но мастерская ее недоступна. Она вся в своих чадах, а сама мать, где же она? Она единственный художник: из простейшего вещества творит она противоположнейшие произведения, без малейшего усилия, с величайшим совершенством и на все кладет какое-то нежное покрывало. У каждого ее создания особенная сущность, у каждого явления отдельное понятие, а все едино. Она дает дивное зрелище; видит ли она его сама, не знаем, но она дает для нас, а мы, незамеченные, смотрим из-за угла. В ней все живет, совершается, движется, но вперед она не идет. Она вечно меняется, и нет ей ни на мгновение покоя. Что такое остановка, она не ведает, она положила проклятие на всякий покой. Она тверда, шаги ее измерены, уклонения редки, законы непреложны. Она беспрерывно думает и мыслит постоянно, но не как человек, а как природа. У нее свой собственный, всеобъемлющий смысл, но никто его не подметит. Все люди в ней, и она во всех. Со всеми дружески ведет она игру, и чем больше у нее выигрывают, тем больше она радуется. Со многими так скрытно она играет, что незаметно для них кончается игра. Даже в неестественном есть природа. На самом грубом филистерстве лежит печать ее гения. Кто не видит ее повсюду, тот нигде не видит ее лицом к лицу. Она любит себя бесчисленными сердцами и бесчисленными очами глядит на себя. Она расчленилась для того, чтобы наслаждаться собою. Ненасытно стремясь передаться, осуществиться, она производит все новые и новые существа, способные к наслаждению. Она радуется мечтам. Кто разбивает их в себе или в других, того наказывает она, как страшного злодея. Кто ей доверчиво следует, того она прижимает, как любимое дитя, к сердцу. Нет числа ее детям. Ко всем она равно щедра, но у нее есть любимцы, которым много она расточает, много приносит в жертву. Все великое она принимает под свой покров. Из ничтожества выплескивает она свои создания и не говорит им, откуда они пришли и куда идут. Они должны идти: дорогу знает только она. У нее мало стремлений, но они вечно деятельны, вечно разнообразны. Зрелище ее вечно ново, ибо она непрестанно творит новых созерцателей. Жизнь — это ее лучшее изобретение; смерть для нее средство для бульшей жизни. Она окружает человека мраком и гонит его вечно к свету. Она приковывает его к земле и отрывает его снова. Она дает потребности, ибо любит движение, и с непонятною легкостью возбуждает его. Каждая потребность есть благодеяние, быстро удовлетворяется и быстро опять возникает. Много новых источников наслаждения в лишних потребностях, которые дает она; но все опять приходит в равновесие. Каждое мгновение она употребляет на достижение далекой цели, и каждую минуту она у цели. Она само тщеславие, но не для нас — для нас она святыня. Она позволяет всякому ребенку мудрить над собой; каждый глупец может судить о ней. Тысячи проходят мимо нее и не видят; всеми она любуется и со всеми ведет свой расчет. Ее законам повинуются даже и тогда, когда им противоречат; даже и тогда действуют согласно с ней, когда хотят действовать против нее. Всякое ее деяние благо, ибо всякое необходимо; она медлит, чтобы к ней стремились; она спешит, чтобы ею не насытились. У нее нет речей и языка, но она создает тысячи языков и сердец, которыми она говорит и чувствует. Венец ее — это любовь. Любовью только приближаются к ней. Бездны положила она между созданиями, и все создания жаждут слиться в общем объятии. Она разобщила их, чтобы опять соединить. Одним прикосновением уст к чаше любви искупает она целую жизнь страданий. Она все. Она сама себя и награждает, и наказывает, и радует, и мучит. Она сурова и кротка, любит и ужасает, немощна и всемогуща. Все в ней непрестанно. Она не ведает прошедшего и будущего; настоящее ее — вечность. Она добра. Я славословлю ее со всеми ее делами. Она премудра и тиха. Не вырвешь у нее признания в любви, не выманишь у нее подарка, разве добровольно подарит она. Она хитра, но только для доброй цели, и всего лучше не замечать ее хитрости. Она целостна и вечно недокончена. Как она творит, так можно творить вечно. Каждому является она в особенном виде. Она скрывается под тысячью имен и названий, и все одна и та же. Она ввела меня в жизнь, она и уведет. Я доверяю ей. Пусть она делает со мной, что хочет. Она не возненавидит своего творения. Я ничего не сказал о ней. Она уже сказала, что истинно и что ложно. Все ее причина и ее заслуга. Она есть Все. |
Подобное положение дел провоцирует меня на рискованнейший ход: а что если сделать рокировку и поменять местами статусы Гёте-поэта и Гёте-естествоиспытателя? Скажем, это был не поэт, мимоходом сворачивающий в науку, а именно ученый, пишущий по случаю стихи. История полна таких примеров: А.П.Бородин, больше известный как автор оперы «Князь Игорь», чем как талантливый химик; А.Л.Чижевский, чьи научные работы читаются как поэмы, например его книга «Земное эхо солнечных бурь», где само заглавие полно поэзии. Что касается И.-В. Гёте, то оснований назвать его ученым более чем достаточно:
- внушительный объем гётевского научного наследия (в России издана лишь малая часть его трудов, успевшая стать библиографической редкостью);
- открытия в науках и открытие наук;
- признание самого Гёте себя «случайным поэтом»;
- регулярное подчеркивание Гёте преимуществ собственных научных заслуг над заслугами поэтическими.
Далее речь пойдет о работе Гёте «Учение о цвете» — «романе о европейской мысли», по выражению Томаса Манна. Историки науки, касаясь этого труда, как правило, говорят о пристрастности Гёте, о его несправедливых нападках на ньютоновскую школу, о вспышках субъективного гнева, омрачающего классическую гипсовую белизну его образа. В тени остается другая сторона этой работы.
С наукой у Гёте не могло быть конфликта, но именем науки с ним боролась, третировала его так называемая научность и дегуманизированная власть учебников и общезначимых мнений. «В научном мире, — писал Гёте, — собственностью считается как то, что вошло в традицию учебных заведений, так и то, чему ты в них научился. Если кто-то вдруг заявляет о новом понимании того или иного явления и это понимание противоречит нашему кредо, которое мы годами обожествляли и уже успели передать другим, или, Боже упаси, грозит его ниспровергнуть, ярость обрушивается на этого смельчака и все средства пускаются в ход, чтобы подавить его». Судьба теорий Гюйгенса, Гёте и Геринга в науке о цвета доказывает справедливость этих слов.
Верный своему принципу исследовать явления в их «как», а не «почему», Гете в учении о цвете проник в глубинные слои проблемы. Обращение к проблеме цвета было обусловлено инстинктивными переживаниями художника. Ища объяснение великим творениям искусства, он учился видеть сокровенное родство между ними и природой.
Природа была для Гёте пробным камнем во всем. Он, может быть, оттого и считал себя рожденным для эстетического, что из всех форм человеческих деяний одно лишь искусство в наивысших своих образцах казалось ему до конца хранящим верность Природе. В искусстве он видел продолжение природы другими, более высокими средствами.
Проблему искусства Гёте видел следующим образом: «Как только дело доходило до краски, все, казалось бы, предоставлялось случаю, причем случай определялся известным вкусом, вкус — привычкой, привычка — предрассудком, а предрассудок — индивидуальными особенностями художника, знатока, любителя». Выход Гёте видел в математике, точнее в математической физике.
О цвете математическая физика говорила трудами Ньютона. Оптику Ньютона Гёте знал еще с университетской скамьи. Тогда она была воспринята со студенческой обязательностью и принята на веру. Теперь же к ней возник особый интерес. Ничто в этой теории не могло удовлетворить Гёте. Критике ньютоновской теории Гёте посвятил вторую — полемическую — часть «Учения о цвете», озаглавленную «Разоблачение теории Ньютона».
«Учение о цвете» адресовано не только физикам, но и философам, художникам, красильщикам, физиологам, врачам, химикам, которые гораздо острее чувствуют пустоту и ложность какой-либо теории, чем ученый. Эксперимент, по Гёте, еще ничего не доказывает сам по себе; определенным образом поставленный, он может выпытать у природы кое-что, но в этом и кроется источник величайших заблуждений.
Главный вопрос Гёте к Ньютону, вопрос-недоумение, вопрос-возмущение, сформулирован им со всей открытой наивностью ребенка из андерсеновской сказки о голом короле: «Как можно исследовать свет в темной комнате?»
Для гения один случай стоит тысячи. В своем первом опыте с призмой Гёте увидел самое существенное. Цвет возникал на границе соприкосновения света с тьмой; спектр оказывался «краевым спектром». Опыты были продолжены. Они не прекращались до конца жизни. В них и складывались постепенно черты нового воззрения на цвет. В 1810 году Гёте издал первый том «Учения о цвете», который вскоре был дополнен вторым томом, содержащим историческую часть.
|
|
Цвет по Гёте
Для возникновения цвета, по убеждению Гёте, необходимы свет и тьма. Цвет по существу есть свет, модифицированный тьмой. В самой близости к свету возникает желтая модификация, непосредственно у тьмы — синяя. Гармоничное смешение обоих этих цветов образует зеленый. Но возможна также и интенсификация каждого из них в отдельности. Постепенно сгущаемые, они просвечивают красноватыми оттенками, превращаясь: синий —
в фиолетовый, желтый — в оранжевый. Их соединение дает ярчайший и чистейший пурпур, который, по словам Гёте, «частично актуально, частично потенциально содержит в себе все остальные цвета».
По Гёте выходит, что именно в красном содержится то, что, по Ньютону, содержится в белом. Эти шесть цветов — синий, зеленый, фиолетовый, желтый, оранжевый и пурпурный — лежат в основании всего «Учения о цвете».
Воспитанным на физике цвета по Ньютону трудно понять, а еще труднее воспринять такой взгляд на цвет, какой предлагает Гёте. Но не будем спешить с выводами и уподобляться людям, считающим, что все, что непонятно — неверно и недостойно внимания. Гении, даже если они и ошибались, наверное, имели на это веские основания.
Мы можем с уверенностью сказать, что цвет очевиден, и он полностью ограничен чувственной сферой. Этим объясняется эмпиризм подхода к исследованию цвета. Но, поскольку речь идет о понимании сущности явлений, эмпиризм столь же необходимым образом сочетается с рационализмом. «Ибо один лишь взгляд на вещь не может продвинуть нас вперед. Всякое смотрение переходит в наблюдение, всякое наблюдение — в размышление, всякое размышление — в связывание, и поэтому можно сказать, что при каждом внимательном взгляде на мир мы уже теоретизируем», — в этих словах сконцентрирована специфика философского и исследовательского метода Гёте. Он никогда не начинает с теоретизирования, но приходит к нему одновременно с созерцанием: «Самое высокое было бы понять, что все фактическое есть уже теория: синева неба раскрывает нам основной закон хроматики (науки о цвете). Не нужно только ничего искать за феноменами. Они сами составляют учение». Гёте перфразирует это утверждение в своем ответе Шиллеру: «Я вижу идеи». Такова высшая точка соединения рационализма и эмпиризма, устраняющая крайности того и другого.
Практика — вот, по Гёте, «пробный камень для всякой теории», особенно для разрешения конфликта между мышлением и созерцанием. «Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, вовсе не вопрос теории, а практический вопрос».
«То, что мы обнаруживаем в опыте, является большей частью лишь случаями, которые при некоторой внимательности могут быть подведены под общие эмпирические рубрики. Последние заново подводятся под научные рубрики, которые указывают на дальнейший путь, в результате чего мы ближе знакомимся с неизбежными условиями являющегося. С этого момента все постепенно подходит под более высокие правила и законы, которые, однако, открываются не рассудку через слова и гипотезы, а созерцанию опять-таки через феномены. Мы называем их первофеноменами, ибо в явлении нет ничего выше их». Такова общая формула Гёте.
|
|
Цвет по Ньютону
Обрати лицо к солнечному свету,
и ты не увидишь тени.
Хелен Келлер
Борьба с ньютонианством выходила за рамки естественно-научной проблематики и вырастала до духовной культуры в целом; борьба за свет оказывалась борьбой за духовность, за очеловеченное мировоззрение. Цвет был конкретным предлогом, речь же шла не о цвете, а о человеке.
Исаак Ньютон. С портрета Джеймса Торнхилла, ок. 1709-1712 гг.
Учение Ньютона покоится на мысли о комбинированной природе света, заключающего в себе цвета. Ньютона не интересует ничто, кроме математически-количественных характеристик: от 400 до 800 биллионов колебаний частицы в секунду; Гёте же интересует всё, вплоть до чувственно-моральных воздействий цвета. Цвет — это целый мир, включающий разнообразнейшую гамму переживаний. Он — живопись и математика, нравственность и эстетика, медицина и быт.
Цвет Ньютона не нуждается в глазе: ему совершенно безразлично, кто с ним имеет дело — дизайнер, полиграфист, водитель или текстильщик (не будем перебирать множество других факторов, кроме профессии, таких как возраст, национальность, пол, образование, здоровье). Свет и тьму, мир красок вообще Ньютон принимал как нечто объективно существующее, не понимая, что их существование — результат зрительных способностей людей.
Гёте исходит именно из предметов чувственного созерцания, твердо зная, что в случае надобности они сами приведут его к «объектам понимающего рассудка». Он исследовал цвет, и цвет сам вывел его на понимание света. Свет оказался здесь не частицей и не волной, а своеобразным аналогом типа (абстракции) в мире цветовых явлений. Подобно типу, пронизывающему органический мир и своеобразно проявляющемуся в каждой отдельной спецификации, не сводясь к ней полностью, свет предстает как подвижное единство цветового многообразия, где каждый цвет специфически представляет (реализует) его через темную среду, никогда не совпадая с ним в полной мере. Свет поэтому, с одной стороны, видим непосредственно в цвете; с другой стороны, сам по себе он абсолютно незрим, хотя именно ему и обязано зрение своим существованием.
Шопенгауэр вспоминает свой любопытный разговор с Гёте, где его угораздило доказывать великому эмпирику и реалисту тезис: «Мир есть мое представление»:
«Как! — сказал он мне, взглянув на меня своими глазами Юпитера. — Свет, по-Вашему, существует лишь постольку, поскольку Вы его видите? Нет! Вас самих не было бы, если бы свет Вас не видел».
Койре, видный современный философ и историк науки, поддерживает Гёте обобщением: «Я уже упоминал о том, что современная наука разрушила барьеры, отделявшие небо от Земли, объединила и унифицировала Вселенную. Всё это так. Но я упоминал и о том, что, опрокидывая барьеры, наука подменяла наш мир качества и чувственного восприятия, мир, в котором мы живем, любим и умираем, другим миром — миром количества, воплощенной геометрии, миром, в котором, хотя он и вмещает в себя всё, нет места для человека. Так мир науки — реальный мир — стал отчужденным и полностью оторванным от мира жизни. Наука не в состоянии не только объяснить этот мир, но даже оправдаться, назвав его “субъективным”».
Послушаем и великого немецкого физика современности Вернера Гейзенберга. «В наше время, — пишет он о математической физике, — оказалось, что такая картина с увеличением точности становится всё более и более удаленной от живой природы. Наука имеет дело уже не с миром непосредственного опыта, а лишь со скрытыми основами этого мира, обнаруженными нашими экспериментами. Это развитие убеждает нас в том, что борьба Гёте против физической теории цвета должна быть в настоящее время продолжена на более широком фронте».
|
|
«Жертвуя настоящим, посвящая себя будущему...»
Гёте написал эти слова, когда ему оставался год жизни. Он, Гёте, словно гигантская речная система из родников, потоков и рек, втягивал в себя всё, с годами уподобляясь всему и уподобляя все небывалому образцу своей индивидуальности.
И вот как сам Гёте оценивает себя и свою деятельность: «Что такое я сам? Что я сделал? Я собрал и использовал все, что я видел, слышал, наблюдал. Мои произведения вскормлены тысячами различных индивидов, невеждами и мудрецами, умными и глупцами; детство, зрелый возраст, старость — все принесли мне свои мысли, свои способности, свои надежды, свою манеру жить; я часто снимал жатву, посеянную другими, мой труд — труд коллективного существа, и носит оно имя Гёте».
Литература по теме
Борн М. Моя жизнь и взгляды. М.: Прогресс, 1973.
Вавилов С. Глаз и Солнце. М.: Наука, 1976.
Вуд Р. Физическая оптика. М-Л.: ОНТИ, 1936.
Грегори Р. Глаз и мозг. Психология зрительного восприятия. М.: Прогресс, 1970.
Джадд Д., Вышецки Г. Цвет в науке и технике. М.: Мир, 1978.
Зайцев А., Наука о цвете и живопись. М.: Искусство, 1986.
Иттен И. Искусство цвета. М.: Д.Аронов, 2000.
Кандинский В. О духовном в искусстве (живопись). Л., 1990.
Капра Ф. Дао физики. М.: Гелиос, 2002.
Кастанеда К. Колесо времени. М.: София, 2003.
Лем С. Сумма технологии. М.: АСТ, 2002.
Лихтенштадт В. Гёте. Госиздательство «Петербург», 1920.
Максвелл Д. К. Статьи и речи. М.: Наука, 1968.
Стефанов С., Тихонов В. Термины по цвету, и не только. М.: Репроцентр М., 2003. В приложении дана часть книги «В. Гёте» Лихтенштадта)
Свасьян К. Гёте. М.: Мысль, 1989.
Ньютон И. Математические начала натуральной философии. Оптика. Ленинградское областное издательство, 1931.
Штейнер Р. Очерки теории познания Гётевского мировозрения. М.: Парсифаль, 1993.
Стефанов С., Тихонов В. Цвет ready-made, или Теория и практика цвета. М.: Репроцентр М., 2006.
Стефанов С., Тихонов В. Цвет в полиграфии, и не только. М.: Репроцентр М., 2003.
Шиффман Х. Ощущение и восприятие. 5-е изд., М.: ПИТЕР, 2003.
Шпенглер О. Закат Европы. Том 1. Гештальт и действительность. М.: Мысль, 1993.
Эдвардс Б. Откройте в себе художника. Минск: Попурри, 2003
|
|