Жил был художник один…

Алексей Венгеров, профессор, докт. техн. наук

«Вот наши! С натуры» Игнатия Щедровского (1845)

Рисунки г.<осподина> Щедровского во всех отношениях очень хороши; но главное их достоинство в том, что изображенные на них фигуры и лица — действительно русские.

В.Г. Белинский

Как это нередко бывает, он пережил свою славу... Игнатий Степанович Щедровский (1815—1870/71) родился в семье небогатого польского шляхтича. Его отец в скромном 9­м чине титулярного советника служил в Вильно. Именно там под руководством известного литовского живописца Йонаса Рустемаса юный Игнатий Щедровский получил первые профессиональные уроки рисования.

В возрасте 18 лет он приехал в Санкт­Петербург, чтобы стать казенным, или, как тогда говорили, коштным, слушателем Академии художеств, но, заняв на экзамене одно из последних мест и не имея средств на оплату учебы, записался вольноприходящим учеником. Уже три года спустя, представив в Академию несколько пейзажей окрестностей Петербурга, Щедровский в поощрение за «хорошие успехи по части ландшафтной живописи» получил звание свободного неклассного художника. Еще через шесть лет за картину «Русская свадьба» ему было присвоено звание академика живописи. Впоследствии Щедровский много работал в различных жанрах: писал пейзажи, картины на исторические сюжеты, портреты царствующих особ и именитых современников. Однако в историю искусства его имя вписано не кистью живописца, а карандашом литографа.

В 1837 году 22­летний Щедровский предложил Обществу поощрения русских художников «составить рисунки с натуры, изображающие простонародные сцены, в коих можно было бы видеть костюмы петербургских жителей». Исследователь творчества Щедровского рассказывает: «Рассмотрев предложенные художником в качестве образцов будущей работы два рисунка, Общество решило издать их в литографиях, которые будут поступать в продажу тетрадями по шести листов в каждой и под названием “Сцены русского народного быта”.

Подготовка нового литографированного издания увлекла и заказчика и исполнителя. Рисунки без промедления оплачивались Обществом поощрения художников и сразу же передавались на литографирование художникам А.А. Умнову и Л.А. Белоусову. Денежные счета Комитета Общества свидетельствуют, что к началу 1839 года было готово 36 рисунков. Однако в том году вышли только две первые тетради литографий. Выпуск остальных задержался из­за смерти владельца печатавшей их мастерской — А.М. Мошарского. И только к концу 1840 года во вновь открытой в Петербурге новой мастерской К.И. Поля оставшиеся рисунки И.С. Щедровского были переведены на камень».

Издание не осталось незамеченным: «Художественная газета» Н.В. Кукольника назвала первые две тетради с литографиями по рисункам Щедровскоrо «прекрасными попытками в простонародном русском роде». А заказавшее их Общество поощрения художников в отчете за 1840 год с удовлетворением отмечало: «Все они отличаются замысловатостью и юмором в сочинении и представляют с разительным сходством черты русского простолюдина, схваченные с натуры и переданные с необыкновенной верностью. Рисунки господина Щедровского суть остроумные и нравописательные статьи в картинках».

Щедровский И.С. Вот наши! С натуры / Сост. и рис. на камне И. Щедровский. [СПб.]: Печ. в литографии [Максима] Тюлева. 20 л. раскр. литогр.; 31,5Ѕ37,6 см. В сборном владельческом переплете времени издания с сохранением печатных издательских обложек. Крышки коричневого коленкора с геометрическими рамками «слепого» тиснения. В центре верхней крышки тисненый суперэкслибрис «L. М.». На корешке золототисненый растительный орнамент и тисненное золотом заглавие на французском языке: «Types russes» («Русские типажи»). Форзацы «мраморной» бумаги

Как бы в подтверждение этих слов, вскоре несколько рисунков Щедровского были использованы А.П. Башуцким в качестве иллюстраций первого отечественного сборника «физиологических» очерков — «Наши, списанные с натуры русскими». Книга начиналась словами, которые можно считать программными и для художника, принявшего участие в ее оформлении. Обращаясь к читателям, Башуцкий спрашивал: «Видали ли вы когда­нибудь вблизи одного из тех низших, необходимых тружеников земли, которые носят одинаковое с вами, родовое название человека, которые по милости Бога наделены точно такою же, как мы, душою, в груди которых бьются сердца, столько же, как наши, способные глубоко и прекрасно чувствовать, но от которых отнята возможность красиво изображать свои чувства, картинностью выяснений, лоском и художественною отделкою форм заслуживать наше внимание, которые, не имея нарядов и масок, возбуждающих в нас участие, страдают молчаливо, терпят с христианским смирением? — Нет, вы об этом не думали, вы этого не видали близко! Вам некогда! — Жалко; низшая братия наша — тоже люди. И в них рукою вечного делателя вложены дивные звуки чудесной гармонии чувств, общедоступных человеку. Им недостает только тех уст, тех перстов, детей науки, которые извлекали звуки сии».

Рис. 1. Шарманщик, сбитенщик, ломовой извозчик, продавец решёт, полотер

Рис. 2. Извозчик в зимней одежде, его солдатка-башмачница

Как раз таким «перстом», сумевшим запечатлеть «чудесную гармонию» в облике «низшей братии» российского общества, стал для современников Игнатий Щедровский. Неслучайно В.Г. Белинский, говоря об «изящно­роскошном» оформлении сборника, выделял рисунки Щедровского как отличающиеся «типическою оригинальностию и верностию действительности».

Работа над «Нашими, списанными с натуры», несомненно, произвела на художника глубокое впечатление и утвердила в правильности выбранного пути. Вот почему, решив самостоятельно перенести на литографский камень рисунки, однажды уже принесшие ему популярность, Щедровский дал своему новому альбому заглавие, практически повторяющее название книги Башуцкого, — «Вот наши! С натуры».

Появившиеся в 1845 году «Наши» Щедровского вовсе не повторяли издания шестилетней давности. Художник сменил вертикальный формат на горизонтальный, по­иному скомпоновал персонажей, уменьшил количество листов с 36 до 20. Кроме того, литографии приобрели цвет — все листы были иллюминованы от руки акварелью.

Рис. 3. Жена столяра, водовоз с Васильевского острова, белошвейка, подносчик дров

Мастерски выполненные Игнатием Щедровским изображения петербургских разносчиков, дворников, прачек, почтальонов, белошвеек и городских нищих имели оглушительный успех. Рецензент популярного журнала писал: «Вместо того чтобы с карандашом в руке за рабочим столом глубокомысленно сочинять свои группы, он вышел из дому и ловил на улицах, на рынках, в мастерских, во дворах, в подвалах сцены, как они представлялись. Из этого вышло, что в рисунках Щедровского есть в высшей степени то, чего обыкновенно так мало в других, — натура». За десять последующих лет альбом переиздавался трижды — в 1846, 1852 и 1855 годах. Причем издание 1846 года стало первым в истории отечественного книжного дела примером печатания цветной литографии с трех камней — с использованием черной, голубой и красной красок. С 1852 года к литографиям Щедровского прилагались тексты на 79 листах, специально написанные литератором В.И. Савиновым.

Для российского книжного рынка XIX века четыре издания одного альбома со сценами из народного быта — случай, не имеющий аналогов. Художнику это не помогло. Требования общества к искусству стремительно менялись. С конца 50­х годов Щедровский не создал ни одного крупного произведения. Незадолго до смерти он переселился в Москву, где жил в нужде и безвестности. Смерть настигла его 25 декабря 1870 года в одной из палат городской больницы.

Как свидетельствуют книготорговые каталоги, большая часть тиража «Вот наши! С натуры» вышла в издательской картонажной папке с коленкоровым корешком. При этом первая обложка наклеена на верхнюю крышку, вторая — на нижнюю. На внутренней стороне издательской папки приводятся название серии и перечень сюжетов на французском языке. Цензурное разрешение отсутствует. Все четыре издания альбома Щедровского представляют собой исключительную антикварную редкость, однако при этом самым ценным из них несомненно является первое, представляемое в публикации.

«Сто рисунков из сочинения Н.В. Гоголя “Мертвые души”» Александра Агина (1846)

В детстве Александр Алексеевич Агин (1817—1875) мог видеть Пушкина: небольшое имение Петровское Новоржевского уезда Псковской губернии, где в 1817 году будущий художник появился на свет, находилось недалеко от Михайловского. Принадлежало имение его отцу — отставному ротмистру кавалергардского полка, участнику войны 1812 года А.П. Елагину. Родившись, как и его младший брат Василий, внебрачным ребенком (их мать была крепостной), Александр унаследовал отчество отца и усеченный вариант его фамилии. Первые десять лет жизни Агина прошли в Петровском, затем он учился в Псковской гимназии, а в 1834 году поступил в Петербургскую академию художеств, где ему посчастливилось брать уроки исторической живописи в классе К.П. Брюллова. Но, несмотря на пример знаменитого учителя, живописцем Агин не стал, найдя свое призвание в другом жанре — в рисунке.

Агин А.А. Сто рисунков из сочинения Н.В. Гоголя «Мертвые души» / Рис. А. Агин; Грав. на дереве Е. Бернардский. СПб.: Тип. Эдуарда Праца, 1846. 72 л. — пронумеров. грав. на дереве; 28Ѕ20 см. В полукожаном переплете второй половины ХIХ века с сохранением издательских обложек. В верхней части корешка вытиснено название. В нижней части корешка тисненый суперэкслибрис «Н.Р.». На обороте верхней крышки штемпельный экслибрис: «Эта книга из собрания Л. А. Глезера».
Суперэкслибрис «Н.Р.» свидетельствует о принадлежности книги к библиотеке Николая Павловича Рогожина (? — не ранее 1908), московского купца и потомственного почетного гражданина, директора правления Товарищества Никольской мануфактуры «Савва Морозов-сын и К°» и Среднеазиатского торгово-промышленного товарищества, члена правления Московского купеческого общества взаимного кредита. Известный нумизмат и библиофил Рогожин собрал библиотеку, насчитывавшую около 20 тыс. томов. После его смерти она перешла к сыну, который в 1908 году подарил ее Историческому музею. Оттуда значительная часть книжного собрания Николая Павловича и Владимира Николаевича Рогожиных поступила в Государственную публичную историческую библиотеку

Агина считают основоположником русской жанровой иллюстрации. Среди произведений, к которым он делал графические серии, — «Ротмистр Хрящов» и «Злой человек» Е.П. Гребенки, «Петербургский фельетонист» И.И. Панаева. Известны также его рисунки на темы баллады «Суд в подземелье» В.А. Жуковского,  «Демона» М.Ю. Лермонтова, «Гусара», «Воеводы» и «Цыган» А.С. Пушкина. В 1847 году по заказу Общества поощрения художников, пенсионером которого он состоял еще в пору обучения в академии, Агин выполнил 83 рисунка к Ветхому Завету, гравированные затем К.Я. Афанасьевым. Другим крупным заказом стала разработка горельефов для памятника И.А. Крылову скульптора П.К. Клодта, установленного в Летнем саду Петербурга в 1855 году. Лучшей и самой значительной работой художника стали 104 иллюстрации к «Мертвым душам» Н.В. Гоголя, созданные в творческом содружестве с ксилографом Бернардским.

Уроженец Новгородской губернии Евстафий Ефимович Бернардский (1819—1889) поступил в Академию художеств вольноприходящим учеником по классу исторической живописи в 1838 году, когда академическое обучение Агина подходило к концу. Тем не менее именно в это время произошло их сближение, положившее начало многолетнему совместному труду. По общему мнению, никто лучше Бернардскоrо не мог передать в гравюре своеобразие агинских рисунков. Здесь, без сомнения, сказывалось не только высокое профессиональное мастерство гравера (резать на дереве Бернардский учился в 1840­1842 годах в мастерской барона К.К. Клодта), но и душевное родство двух художников. Незадолго до работы над «Мертвыми душами» они вместе сделали графический цикл к поэме «Помещик» И.С. Тургенева, опубликованной в «Петербургском сборнике» в 1846 году.

Первоначально иллюстрации к «Мертвым душам» Агин и Бернардский задумали издать в виде альбома с небольшими текстами, поясняющими картинки. Выходить альбом должен был отдельными тетрадками по четыре гравюры в каждой. Всего предполагалось сделать сто изображений. В этом предприятии Бернардский брал на себя не только гравирование рисунков, но и издательские вопросы. Параллельно с таким полуавтономным от литературного произведения вариантом иллюстраций у художников возник план предложить Гоголю второе издание поэмы (первое вышло в мае 1842 года) с их рисунками.

16 февраля 1846 года П.А. Плетнёв, с которым велись предварительные переговоры, писал Гоголю в Италию: «Вот и еще дело, на которое отвечай скорее и определеннее. Художник Бернардский желает издать первый том “Мертвых душ” со cтa политипажными картинками и со ста такими же в тексте виньетками. Я видел часть первых: они очень хороши. Ежели ты согласен позволить ему издание этого тома, он предлагает тебе заплатить вдруг 1500 р.<ублей> серебром или в два срока 2000 р.<ублей> серебром с тем, что до истечения трех лет ты не будешь вновь печатать этого тома и позволишь ему теперь вдруг тиснуть 3600 экз.<емпляров>. Издание будет выходить еженедельными выпускамии, числом 25 выпусков. Отвечай немедленно, согласен ли ты на всё это».

8 марта 1846 года Гоголь, обдумав сделанное ему предложение, написал Плетнёву: «Художнику Бернардскому объяви отказ. Есть много причин, вследствие которых не могу покамест входить в условия ни с кем. Между прочим, во­первых, потому, что второе издание 1­й части будет только тогда, когда она выправится и явится в таком виде, в каком ей следует явиться; во­вторых, потому, что по странной участи, постигавшей издание моих сочинений, выходила всегда какая­нибудь путаница или бестолковщина, если я не сам и не при моих глазах печатал. А в­третьих, я — враг всяких политипажей и модных выдумок. Товар должен продаваться лицом, и нечего его подслащивать этим кондитерством. Можно было бы допустить излишество этих родов только в таком случае, когда оно слишком художественно. Но художников­гениев для такого дела не найдешь, да притом нужно, чтобы для того и самое сочинение было классическим, приобревшим полную известность, вычищенным, конченным и не наполненным кучею таких грехов, как мое».

Отказ Гоголя побудил Агина и Бернардского вернуться к первоначальному, с минимальным текстом варианту. Формат иллюстраций художники решили привести в соответствие со вторым изданием «Мертвых душ», которое все­таки вышло в Москве в 1846 году.

Часть средств на осуществление этого книжного предприятия Бернардский рассчитывал собрать по подписке, условия которой были напечатаны отдельно на листах желтой бумаги, повторявшей цвет обложки альбомных тетрадей. В условиях оговаривалась цена подписки, указывались адреса в Петербурге и Москве, где она принималась, и содержались ценные сведения относительно авторских обязательств: «Издание ста рисунков из “Мертвых душ” будет состоять из 25 выпусков. С 1­го ноября нынешнего года появляется в неделю по одному выпуску, состоящему из четырех рисунков (в 4­ю долю листа); под каждым рисунком помещено несколько строк соразмерно с форматом издания “Мертвых душ”, так, что всякий, имеющий эту книгу, легко может вложить их по страницам и переплесть таким образом вместе. Всё издание непременно окончится в мае 1847 года. При последнем выпуске будет выдана гг.<осподам> подписавшимся обертка, великолепно иллюстрированная (фронтиспис), безденежно. Имена лиц, подписавшихся на полное издание, будут печататься. Подписная цена на полное издание с доставкою на дом, здесь в Петербурге, и с пересылкою во все города Русской Империи, одиннадцать руб.<лей> пятьдесят коп.<еек> серебром. Без доставки: десять руб.<лей> серебром. Высылка иногородним не может производиться иначе как по четыре выпуска вдруг».

Альбом действительно начал выходить с 1 ноября 1846 года, но в начале 1847 года издание неожиданно прекратилось. Всего оказалось напечатано 18 тетрадей, содержавших 72 гравюры. На обложке каждой тетради повторялся рисунок: Ноздрев читает Чичикову, Манилову, Плюшкину и Собакевичу «Мертвые души». На вопрос, почему издание прервалось, однозначного ответа нет. Основной причиной, видимо, были финансовые затруднения Бернардскоrо, но немаловажную роль, как считают исследователи, сыграл и цензурный запрет на некоторые гравюры к «Повести о капитане Копейкине».

Бернардский и Агин не переставали хлопотать о продолжении альбома, прося денег у Академии художеств. Однако полное издание гравюр увидело свет только в 1892 году. Три гравюры к «Повести о капитане Копейкине» были помещены в «Иллюстрированном альманахе» в 1848 году, две гравюры — в «Литературном сборнике» 1849 года, издаваемом Н.А. Некрасовым и И.И. Панаевым. Поэма «Мертвые души» с иллюстрациями Агина впервые вышла в 1934 году.

Рассматриваемый экземпляр «Ста рисунков из сочинения Н.В. Гоголя “Мертвые души”» содержит все 72 гравюры, заключенные в полукожаный переплет времени издания. Кроме того, сюда вплетен передний лист печатной обложки и вложены два документа: «Условия подписки» и подписной лист, где значатся имена цесаревича Александра Николаевича и членов императорской фамилии, министра народного просвещения С.С. Уварова, директора императорских театров А.М. Гедеонова, писателей П.А. Вяземского, П.А. Плетнёва, В.Ф. Одоевского, Н.А. Некрасова, А.А. Краевского, Ф.В. Булгарина, Н.В. Кукольника. На три экземпляра подписалась Императорская Академия художеств, по одному экземпляру заказали А.П. Брюллов, Ф.А. Бруни, К.К. Клодт. Среди подписчиков оказался и цензор издания А.В. Никитенко.

Работа над иллюстрациями к «Мертвым душам» стала для Агина вершиной его творчества. Ничего более значительного художник не создал. Похожая участь ждала и Бернардского. В апреле 1849 года он был арестован по делу петрашевцев и посажен в Петропавловскую крепость. И хотя через два с половиной месяца его освободили за недоказанностью вины, профессиональная карьера художника, остававшегося под негласным надзором полиции, пошла на спад.

Аrин последние двадцать лет жизни провел в Киеве. Преподавание рисунка в кадетском корпусе, мелкие оформительские работы в театре Ф. Бергера, частные уроки — ничто не приносило ему ни радости, ни денег, достаточных, чтобы выбиться из нищеты. Да художник, по всей видимости, к этому и не стремился. В холодное время года он надевал на себя всё, что у него было, за что и получил прозвище «слоеный пирог». Писательница М.В. Алтаева­Ямщикова, крестница Агина, позднее в своих воспоминаниях «Памятные встречи» с горечью писала: «Подумать только: он, большой мастер, достойный иллюстратор великого Гоголя, и должен, как нищий, кутаться в отрепья». Умер Агин в имении Тарновских Кочановка, расположенном на границе Киевской и Черниговской губерний.

Некогда Белинский в рецензии на «Петербургский сборник» особо отметил иллюстрации Агина к тургеневскому «Помещику»: «Мы очень рады случаю отдать должную справедливость таланту этого молодого художника. Г.<осподин> Тимм — бесспорно, лучший рисовальщик в России, но в его карандаше ничего нет русского. Смотря на картинки г.<осподина> Агина, невольно вспомнишь стих Пушкина: “Здесь русский дух, здесь Русью пахнет”. Его картинки к “Помещику» — загляденье!» Когда же пришла пора Тургеневу написать рецензию на иллюстрации Агина к «Мертвым душам», писатель увидел в них не национальные черты, а совсем другое — недостаточное знание провинциальной, особенно крестьянской жизни: «Мы не знаем, покидал ли г.<осподин> Агин когда­нибудь Петербург, но все его лица — чисто петербургские и вовсе не провинциальные. Манилов смотрит юным здешним чиновником, охотником до бильярдной игры и литературных занятий; мужики являются петербургскими дворниками, содержателями постоялых дворов; Селифан превратился в чухонца». 

Но, как известно, точку зрения Тургенева разделили немногие. Иллюстрации имели шумный и заслуженный успех у современников, а для последующих поколений стали классикой, прочно связавшей гоголевских героев с их портретами, созданными карандашом Агина. 

КомпьюАрт 9'2012