Константин Сомов. История одного автографа

Денис Жижин, филолог, специалист по антикварным изданиям, deniszhizhin@mail.ru

Какой-то бес всё время подталкивает художника, словно ему попал в глаз осколок волшебного зеркала из сказки Андерсена... Беспокойство, ирония, кукольная театральность мира, комедия эротизма, пестрота маскарадных уродцев, неверный свет свечей, колдовство-череп, скрытый под тряпками и цветами, автоматичность любовных поз, мертвенность и жуткость любезных улыбок — вот пафос целого ряда произведений Сомова. О как не весел этот галантный Сомов!
Какое ужасное зеркало подносит он смеющемуся празднику!
М. Кузмин

Усталая порочность не всерьез…

«Искусство Сомова плохо поддается философскому анализу. Сомов —настоящий живописец, настоящий рисовальщик, истинный поэт форм, а не рассудочный мыслитель. Его пресловутый дурной рисунок — в сущности, изумительный рисунок, так как он один своими линиями вызывает с безусловной силой тончайшие настроения, целый мир особых ощущений. Полностью проявляется Сомовское дарование в его свободных, фантастических вещах и, в особенности, в его декоративных работах, оставляющих, по своей непосредственности, легкости, грации, тончайшей игре форм и какой­то неизъяснимой поэзии, далеко позади себя всё, что было за последнее время у нас сделано в этом роде» — так писал Александр Бенуа в 1901 году в своей монографии «История живописи в XIX веке» о близком друге Константине Сомове (1869—1939).

Становление художника

Константин Андреевич Сомов (рис. 1) родился 18/30 ноября 1869 года в Петербурге в семье историка искусства, хранителя коллекций Эрмитажа Андрея Ивановича Сомова. С раннего детства Сомова окружало поклонение и служение музам. Отец занимался историей искусства, редактировал «Вестник изящных искусств», собирал интересную коллекцию рисунков и гравюр. Мать художника, Надежда Константиновна (урожд. Лобанова), отлично музицировала, превосходно пела и рисовала. На одном из первых рисунков Сомова изображены сестра и мать за мольбертами. Стены родительского дома украшали картины прославленных художников, среди которых был и превосходный портрет балерины Е.С. Семеновой работы Ореста Кипренского.

Рис. 1. Константин Сомов. 1910 г.

Рисовать Константин начал лет шести от роду. Пристрастие это получило оценку уже на уроках рисования в петербургской гимназии Карла Ивановича Мая. Здесь же Сомов на всю жизнь подружился с Бенуа, Нувелем и Философовым, которые впоследствии и создали объединение «Мир искусства». Затем была Академия художеств, проклинаемая и презираемая за «упадочный академизм», но всё же сумевшая привить своим ученикам блестящую технику и профессионализм.

Трудности постижения искусства, как это ни странно, сочетались с интересом к спиритизму — это была дань моде. Александр Бенуа впоследствии вспоминал о своем увлечении «блюдечной ворожбой» и о посещении спиритических сеансов «в компании с Сашей и Костей Сомовыми». Он не без иронии рассказывал, что «ответы через блюдечко бывали иногда поразительны по остроумию и по глубине, однако и эти умные речи внезапно сменялись дикими шутками, а то и просто ругательствами, причем дух высказывал особую склонность к порнографии». Не в те ли юношеские годы зародился интерес Константина Сомова к эротике, столь свойственной его творчеству?

Объединяла Константина Сомова и Александра Бенуа и страсть к театру, особенно к опере, которую они регулярно посещали. Они увлеклись П.И. Чайковским и с нетерпением ждали премьеры каждого его нового произведения.

В России воспитанникам гимназии Мая было тесно. «Нас инстинктивно тянуло уйти от отсталости российской художественной жизни, — вспоминал впоследствии А.Н. Бенуа, — избавиться от нашего провинциализма и приблизиться к культурному Западу, к чисто художественным исканиям иностранных школ, подальше от литературщины, от тенденциозности передвижников...»

Отправиться в заграничную поездку было для того времени обычным делом —имелись бы средства! А родители Константина Сомова были состоятельными людьми. В 1897 году Сомов уехал в Париж, где занимался в частной студии Ф. Коларосси и изучал памятники искусства. Одновременно с ним в Париже учились и работали А.Н. Бенуа, Е.Е. Лансере, А.П. Остроумова и другие «мирискусники».

Здесь Сомов особенно сблизился с А. Бенуа, который написал о нем первую статью, появившуюся в журнале «Мир искусства» в 1898 году. В этой статье художественный критик подчеркивал влияние на творчество Сомова графики О. Бердслея, Ш. Кондера и Т. Гейне, а также воздействие французской живописи XVIII века (А. Ватто, Н. де Ларжильер), «малых голландцев» и русской живописи первой половины XIX века.

Манера письма Сомова в то время соответствовала эстетике «мирискусников», соединяя гармонию мечты с реальностью, и отличалась поэтичностью образов в сочетании с утонченностью и одухотворенностью. У многих членов «Мира искусства» откровенное западничество успешно сочеталось с интересом к русской старине. У Сомова же такого интереса не было — он стал адептом западных форм и сюжетов в отечественном искусстве и тем самым, несомненно, обогатил российскую художественно­культурную жизнь. Однако живопись его глубоко интернациональна.

Художник — портретист и оформитель книги

Вернувшись в Россию, Сомов отдал дань портретному жанру. Им были созданы портреты отца (1897), Н.Ф. Обер (1896), А.Н. Бенуа (1896) и А.П. Остроумовой (1901). Вершиной творчества этого периода является портрет художницы Е.М. Мартыновой, изображенной на фоне пейзажа с флейтистами (рис. 2), известный под названием «Дама в голубом» (1897­1900).

Рис. 2. Дама в голубом (портрет художницы Е.М. Мартыновой)

Художник принимал самое деятельное участие в оформлении журнала «Мир искусства», а также периодического издания «Художественные сокровища России» (1901­1907), издававшегося под редакцией А. Бенуа. Сомов активно работал и в области книжной иллюстрации. Он создал иллюстрации к «Графу Нулину» А.С. Пушкина (1899), повестям «Нос» и «Невский проспект» Н.В. Гоголя, нарисовал обложки для поэтических сборников «Жар­птица. Свирель славянина» К. Бальмонта, «Cor Ardens» Вяч. Иванова, а также титульный лист для книги «Театр» А. Блока.

В начале XX века художники «Мира искусства» вывели оформление книги как вид искусства на новый уровень. Оформление книги, все ее элементы: шрифт, формат, обрез, обложка, заставки и виньетки — должны были составлять единое целое. Иллюстраторами и оформителями книги были почти все художники объединения «Мир искусства»: Александр Бенуа, Лев Бакст, Мстислав Добужинский, Дмитрий Митрохин... Серая повседневность бытия стала их заклятым врагом, и они стремились раскрасить унылые будни яркими красками и необычными формами. В рамках нового декоративно­прикладного искусства важное место было отведено книге, а точнее печатному слову, ибо «мирискусники» с равным успехом работали в журналах и газетах, а также с различными малыми формами — например оформляли меню и театральные программы. Соглашаясь с чеховским героем, что «в человеке всё должно быть прекрасно…», «мирискусники» полагали, что прекрасными обязаны быть и окружающие человека вещи, и интерьеры. Говоря о книге, они могли бы перефразировать чеховское высказывание таким образом: «В  книге всё должно быть прекрасно — и шрифт, и переплет, и орнаментика, и иллюстрации!» Константин Сомов исповедовал эту истину на протяжении всей жизни —до последнего вздоха. Им был заложен, пожалуй, самый весомый камень в величественное здание, именуемое искусством книги ХХ столетия.

Расскажем подробнее об одной оформленной Сомовым книге — «Книге Маркизы» и рассмотрим имеющийся у нас экземпляр так называемой «Большой Маркизы» с автографом Сомова.

Книга Маркизы

«Книга Маркизы» (рис. 3) — это «книга­праздник», от нее исходит дух золотого века, века райских наслаждений и блаженства. Парадокс в том, что издание это увидело свет в холодной и голодной послереволюционной России... Она совершенно уникальна, потому что воссоздает полную картину эротической литературы Франции XVIII века и не имеет аналогов по своему содержанию. «Книга Маркизы» по праву считается одной из вершин русской книжной графики.

Рис. 3. Le Livre de la Marquise: Recueil de Poesie et de Prose. [Книга Маркизы: Сб. поэзии и прозы]. Venise: Chez Cazzo et Coglioni, 1918. [2], VIII. 252 c.,[8]: 2 л. фронт., 31 л. цветных и черно-белых ил. В ил. двухцветной изд. обл. и суперобл.

Известный собиратель Э.Ф. Голлербах (1895—1942) писал о ней: «Здесь, как в некоем фокусе, сосредоточился и утонченный ретроспективизм, и модный эротизм эстетического мировосприятия, отразился мечтательный культ XVIII века с его очаровательным бесстыдством, фривольностью и напряженной чувственностью.

В смысле художественной идеологии в этой книге нет никакого движения вперед, никакого искания, но она бесспорно замечательна сама по себе, “как вещь”. Вся проникнутая духом “мелочей прекрасных и воздушных, любви ночей, то нежащих, то душных”, она строго выдержана в одном графическом стиле, в единой изобразительной гармонии. В графическом творчестве Сомова эта книга является высшим достижением (рис. 4). В истории русских иллюстрированных изданий она по праву может занять одно из первых мест». Об идее создания этой антологии было подробно рассказано в КомпьюАрт № 2’2012.

Рис. 4. Одна из иллюстраций издания, которые «все проникнуты духом “мелочей прекрасных и воздушных, любви ночей, то нежащих, то душных”»

Из 31 рисунка, выполненного к ней Константином Сомовым, германская цензура пропустила только шесть иллюстраций и шесть виньеток, изъяв всё, что, по мнению цензоров, нарушало нормы общественной морали. В работе над оформлением книги Сомов придерживался подхода Сергея Дягилева —«искусство ради искусства», то есть творчество художника не зависело от текста книги. В отличие от фрагментов эротических текстов и стихотворений, связанных между собой лишь общей куртуазной темой, цикл иллюстраций Сомова к книге представляет собой рассказ об очередном романе прекрасной Маркизы, который имеет начало, развитие и финал.

Через несколько лет Сомов обратился к замыслу нового издания книги. 20 ноября 1915 года он записал в дневнике, который регулярно вел: «В 5 часов был в типографии “Унион” для переговоров с Грюнбергом, слышавшим о моем желании переиздать “Книгу Маркизы” и нашедшим мне издателя, согласного ассигновать не менее 5 тысяч на частное издание в количестве 25 экземпляров. Это предложение мне очень соблазнительно. По моему плану, весь текст будет новый и будет печататься на тех языках, на которых вещи написаны. Подбор будет очень интересный, войдут все эротические листы, к ним я прибавлю несколько новых виньеток, 4 приложения будут раскрашены от руки тщательно в каждом экземпляре. Копия с моей раскраски. Бумага, переплет и всё прочее очень прекрасны». Работа эта, ставшая знаковой в творчестве Сомова, продолжалась и в следующие годы. В дневнике художника есть множество упоминаний о ней.

«Просматривал Парни с целью взять в мою книжку», — записывает он 15 декабря 1915 года (любимец и современник А.С. Пушкина французский поэт Эварист­Дезире Парни (1753—1814) был признанным мастером эротического жанра). «С утра сел за работу, — пишет Сомов 2 января 1916 года, — делал две вещи, в третий раз начал делать любовников... Потом начал другую композицию: “Маркизу и Пьеро”. Рисовал весь день до 10 часов вечера». Техника была различной: и раскрашенные акварелью штриховые рисунки, и ставший привычным для Сомова черно­белый силуэт. Однако переговоры с Владимиром Юльевичем Грюнбергом ни к чему не привели, и Сомов передал составленную им заново и проиллюстрированную «Книгу Маркизы» в одну из лучших типографий Санкт­Петербурга, принадлежавшую Роману Романовичу Голике. Технической стороной дела в типографии руководил Бруно Георгиевич Скамони, сын Георгия Скамони — изобретателя гелиографии и фотомеханического способа изготовления миниатюрных изданий. «Книга Маркизы» с 204 страницами французского текста и 24 иллюстрациями на отдельных листах вышла в свет в 1918 году. Иллюстрации были и в тексте.

В большинстве своем это рисунки пером, предназначенные для последующей раскраски, но некоторые картинки выполнены в технике силуэта. Штрих и силуэт иногда дополняют друг друга (рис. 5).

Рис. 5. Примеры перьевого рисунка и силуэта

«Боевой восемнадцатый год» — не самое лучшее время для выпуска подобных изданий, и 9 сентября 1918 года Константин Андреевич записал в дневнике: «Голике реквизирован, но “Le Livre” выйдет без задержки». Всего напечатали 800  экземпляров.

Часть тиража вышла в библиофильском исполнении — и с дополнительными, особенно фривольными иллюстрациями. Современников они шокировали, но сегодня представляются вполне безобидными. Библиофилы сразу начали охоту за «особыми» экземплярами. Сохранилось письмо К.А. Сомова к врачу, профессору Московского университета А.П. Ланговому, в котором художник пишет: «Многоуважаемый Алексей Петрович, сделаю всё возможное от меня, чтобы и у Вас был особенный экземпляр издающейся моей книги у Голике. Прошу Вас только, если возможно, держать это мое обещание в секрете от наших общих знакомых. Мне было невозможно, если бы явились еще желающие приобрести такие экземпляры, их удовлетворить ввиду небольшого количества этого издания».

«Книга Маркизы» 1918 года была задумана художником как целостное во всем произведение книжного искусства. Иллюстрации здесь тесно привязаны к тексту —детально продумана гармония текстовой полосы с украшающими ее виньетками и концовками. Иллюстрации, впрочем, могли существовать и отдельно от книги. Так, 3 сентября 1917 года Сомов писал Евгению Сергеевичу Михайлову, мужу своей сестры Анны: «Почти два месяца я красил картинки (мои оттиски к “Книге Маркизы”) для Брайкевича, который мне сделал этот заказ. Нарисовал их около 60 штук. Эта работа довольно легкая сравнительно, хотя иногда медленная и кропотливая. Некоторые оттиски вышли очень удачными». Автору статьи довелось увидеть такой нумерованный экземпляр иллюстраций увеличенного размера без текста в издательской папке.

Полгода спустя после выхода «Средней Маркизы» произошло событие еще более невероятное: в том же издательстве появился расширенный вариант сомовской «Книги Маркизы», который ныне известен всем библиофилам как «Большая Маркиза». Существует три основных ее варианта:

• на обычной бумаге, в издательском шелковом переплете;
• на бумаге «верже» ручной отливки в мягкой обложке;
• на голландской бумаге высшего качества с литым краем в издательском шелковом переплете, в картонном футляре.

Описываемый экземпляр отпечатан на бумаге «верже» ручной отливки и имеет автограф Константина Сомова (рис. 6). Вероятно, он был подарен художником кому­то из близких друзей в 1919 году. Книга в отличной сохранности.

Рис. 6. Автограф Константина Сомова

Отпечатанная тиражом 50 экземпляров, эта книга имеет на 60 страниц больше текста (причем, помимо отрывков из эротической поэзии и прозы, в нее вошли анекдоты), а также новые заставки и листовые иллюстрации, являющиеся фривольными вариациями иллюстраций, уже использованных художником в первой части. На титульном листе местом издания значится Венеция.

Историк русской графики А.А. Сидоров писал о «Большой Маркизе», что в ней «художник позволил себе как будто всё, от чего воздерживалось русское искусство». «Большая Маркиза» всегда была на книжном рынке редкостью и стоила дорого. В наши дни ее практически невозможно найти.

Оригиналы рисунков считались утраченными до 2000­х годов, когда папка была найдена в одной из частных коллекций Нью­Йорка. В 2008 году 122 оригинальных рисунка пером к «Большой Маркизе» были проданы за 184 300 долл.

В области эротики «Книга Маркизы» Константина Сомова была таким же прорывом, как и многократно разруганный и осужденный «Любовник леди Чаттерлей» Дэвида Герберта Лоуренса (David Herbert Lawrence, 1885—1930), написанный в 1928 году, но опубликованный в полном виде много позднее. «По мнению Сомова, — писал близко знавший художника искусствовед Степан Петрович Яремич, — главная сущность всего — эротизм. Поэтому и искусство немыслимо без эротической основы». Иначе говоря, приемлемо всё, что красиво и соответствует эстетическим нормам.

После революции

Революционные события К.А. Сомов, как и многие представители художественной интеллигенции, встретил восторженно. «За два дня столько событий, — записал он в дневнике 4 марта 1917 года. — Николай свержен, у нас будет республика. Голова идет кругом. Я так боялся, что останется династия». И всё же в его высказываниях сквозила некоторая настороженность: «Много хулиганов вооруженных, кое­где стреляют, громадные хвосты на Английском за сахаром. Едут авто с красными флагами, в них оборванные люди и наполовину солдаты». Тем не менее Сомов решил оставаться нейтральным. «Лучше мне не мешаться, — писал он в своем дневнике, — и жить по­старому, как я жил».

Октябрьская революция у Сомова энтузиазма не вызвала. Он лишь констатировал, записав в дневнике 25 октября 1917 года: «Сегодня победа большевиков. События». Вскоре после Октября отношение Сомова к происходящим событиям в стране стало меняться. Одобрить закрытие многих газет и журналов, введение жесткой цензуры он не мог. С большевиками Сомов не сотрудничал, в оформлении книг для литературно­издательского отдела Наркомпроса, а затем и Государственного издательства участия не принимал.

В декабре 1923 года К.А. Сомов уехал в Америку с выставкой русского искусства и в СССР больше не вернулся.

Последние годы жизни Сомов провел в Париже. Занимался и книжной графикой, в частности иллюстрировал такие книги, как «Манон Леско» Антуана Франсуа Прево (1926), «Дафнис и Хлоя» древнегреческого писателя Лонга (1930) и «Опасные связи» Шодерло де Лакло (1934), но далеко не все эти работы увидели свет. Умер Константин Андреевич Сомов 6 мая 1939 года.

В заключение процитируем слова Александра Бенуа, посвященные творчеству Сомова: «Надо только удивляться, что и теперь замечается какой­то намек на наш расцвет в будущем, какое­то тайное предчувствие, что мы еще скажем заложенное в нас великое слово».

КомпьюАрт 11'2012