Не путать с баснописцем, или 150 лет книге «История Ерофеича» Ивана Крылова
Алексей Венгеров,
профессор,
докт. техн. наук
В наши дни слово «ерофеич» входит в словари с пометой «устаревшее» и требует пояснений. Однако полтора столетия назад вряд ли нашелся бы в России человек, независимо от пола, возраста или происхождения, хоть понаслышке не знавший, что это такое. В.И. Даль определяет «ерофеич» (вариант: «ерошка») как «rорькое вино», «настойку» или «водку, настоянную на травах», приводит производный глагол «ерофейничать» в значении «пьянствовать» и цитирует несколько когдато популярных в народе пословиц: «Ерофеич часом дружок, а другим вражок», «Мне ничто нипочем, был бы ерофеич с калачом» и др. Известный историк русской кухни В.В. Похлёбкин в монографии «“Кушать подано!”: Репертуар кушаний и напитков в русской классической драматургии с конца XVIII до начала ХХ столетия» (М., 1993) дает более полное определение: «Ерофеич — один из лучших видов так называемых русских водок — передвоенных, а иногда и перетроенных (ректифицированных) хлебных спиртов, настоянных на натуральных травах».
Чрезвычайно распространенный в быту как низших, так и образованных слоев русского общества, «ерофеич» оставил свой след и в отечественной литературе: упоминания о нем можно встретить в баснях А.Е. Измайлова, рассказах М.Е. СалтыковаЩедрина, комедиях А.Н. Островского. Более того, он сам не раз становился предметом литературы: например, в 1829 году в Москве вышло анонимное «Послание Выпивалина Ерофеичу в стихах». А еще 34 года спустя популярный хмельной напиток удостоился собственной «Истории». Историографом «ерофеича» решился стать обладатель громкого литературного имени — Иван Крылов. От знаменитого тезки — прославленного баснописца — помимо разницы в дарованиях, его отличало отчество — Захарович.
Крылов И.З. История Ерофея Ерофеича, изобретателя Ерофеича, аллегорически горькой водки. Творение российского автора, прозванного Старый индейский петух, изданное Иваном Крыловым. М.: Тип. Сергея Орлова, 1863. 80 с.; 18,5x12,5 см. В обл. «мраморной» бумаги. На тит. листе и в тексте многочисленные пометы коричневыми и фиолетовыми чернилами. На обороте верхней обложки владельческая надпись карандашом: «Редкое издание! Курьёз! Ограниченный тираж»
И.З. Крылов (1816—1869) родился в семье состоятельного шацкого купца 2й гильдии (свой первый роман он так и подписал — Иван Шацкий), окончил Московскую практическую академию коммерческих наук, но затем сошел с проторенной отцом дороги, чтобы заняться литературой. За три десятилетия писательского труда купеческий сын опубликовал около 20 книг, среди которых — исторические романы, повести «из светской жизни», сказки, предания, очерки, а также «Историческое описание всех коронаций государей всероссийских» и даже «Жития святых славных и всехвальных двенадцати апостолов Христовых». При всем разнообразии жанров и тем его творения не выходили за рамки низовой лубочной литературы и вызывали, как правило, отрицательные или насмешливые отзывы собратьев по перу.
Первая полоса издания
Не стала исключением и «История Ерофея Ерофеича, изобретателя Ерофеича, аллегорически горькой водки», являющаяся, по сути дела, вольной разработкой сюжета о возникновении славной настойки. По версии автора, выступившего на этот раз под экзотическим псевдонимом Старый индейский петух, распространением «ерофеича» по территории огромной империи русские обязаны случайной встрече на постоялом дворе, имевшей место в царствование Екатерины Великой. Некий чиновник средней руки, путешествовавший по казенной надобности, остановился там на ночь, а хозяин, услышав его надсадный кашель и узнав, что тот уже несколько лет страдает «грудной» болезнью, посоветовал обратиться к деревенскому знахарю по имени Ерофей Ерофеевич. Чиновник приказал вызвать диковинного врачевателя и с изумлением услышал, что чудодейственное лекарство, которым крестьянский эскулап с неизменным успехом пользовал жителей окрестных селений, — это пенник (то есть хлебная водка), настоянный на травах. После долгих сомнений чиновник начал лечиться целебным настоем, который вся округа дружно именовала «ерофеичем», а по возвращении в Петербург, выздоровев, порекомендовал его тяжело больному сиятельному вельможе. Так известность «ерофеича» распространилась сначала по обеим столицам, а затем и по всей России.
В нижнем левом углу титульного листа штемпель черной краской: «Московского цензурного комитета». Штемпель и характер помет в тексте позволяют предположить, что представленный экземпляр — цензурный и использовался для рассмотрения возможности переиздания книги уже после смерти автора
Мучительные колебания чиновника, его исцеление и решимость помочь недужному сановнику, козни немецких докторов, объявивших «ерофеич» ядом, героизм любимого шута вельможи, ради излечения хозяина выпившего рюмку мнимой отравы, чреда чудесных воскрешений, а над всем этим талант и бескорыстие русского самородка крестьянина Ерофея Ерофеича — таков нехитрый сюжет книги. Но всё же есть в ней несколько пленительных страниц, достойных того, чтобы остаться в истории литературы, — это воспоминания о детстве автора, из которых становится ясно, почему он выбрал для своего сочинения столь необычную тему: «В пору самой высоты славы “ерофеича” расцвела жизнь моя. С отрадою переношусь воображением в те годы и вижу: вот весь травяной набор положен в бутыль, ее наливают пенником (которым всегда успевали перед этим тихонько воспользоваться по квасному стакану два лакея наших), потом затыкают бутыль пробкой с тряпкой, болтают, наконец, кладут на пробку вдвое сложенную тряпку, обвязывают ее на горлышке бутылки веревочкою и, притянув плотно концы веревочки на тряпку, капают на них красным сургучом и припечатывают именною печатью из опасения похищения». Вот бутыль поставлена в мою комнату: летом на окно на солнце, а осенью и зимою на лежанку. Проходит неделя, две, экономка распечатывает бутыль, наливает из нее через кисейку и воронку полный большой графин и снова запечатывает ее, покрывая верх бутылки пожелтевшей мокрой кисейкой. Тут, когда “ерофеич” пошел в дело, начинаются сцены, которых теперь уже не увидишь. Ныне бутыль с казенным очищенным заперта в кладовую, чулан или шкаф и не соблазняет прислугу, как тогда соблазнял “ерофеич”, который надобно было настаивать в тепле, что производили в жилой незапертой комнате, где только ненавистная прислуге печать охраняла “ерофеич”. Вот когда я лежу в полусне, как бы сплю, или тихо сижу в соседней комнате, смотрю — ктонибудь из старинных слуг наших с полотенцем в руке будто идет стереть пыль с мебели, пробирается, как кот за мышью, к бутыли, думая: “Не забыла ли запечатать ее экономка?” — что иногда, хотя и очень редко, да случается. Но — увы! — бутыль крепко припечатана злодейкою. Он осматривает бутыль со всех сторон, даже нюхает пробку и, выругав шепотом экономку ведьмой, невольно вздохнув, с печальным лицом удаляется от заветной бутыли. Только редко какойнибудь вновь нанятый смелый лакей, у которого нет денег еще и кредита по новости места, дерзает хищнической рукой сломать печать и, поспешно налив прямо из бутыли в принесенный с собой большой стакан, торопливо выпивает его, глотая вместе с “ерофеичем” и траву, снова завязывает тряпку, покрывает кисейкою и скрывается из комнаты».
Выразив сожаление о том, что слава «ерофеича» постепенно ушла в прошлое и травяная водочная настойка оказалась вытеснена из погребов и сердец русского народа новомодными винами, автор завершал книгу гимном обожаемому напитку: «Это мое сочинение о том, как породилась и развивалась самая сильная, самая страстная, самая необузданная любовь русского народа к “ерофеичу”, любовь, уже исчезнувшая теперь, но с которой не может сравниться ни одна пламенная любовь пылкого юноши к очаровательной деве».