Ты помнишь, как все начиналось...
Сейчас различных курсов дизайна и дизайнеров расплодилось столько, что их количество перестало поддаваться учету. Даже не верится, что всего два десятилетия назад мало кто представлял, что это такое. О том, как и в каких условиях работали дизайнеры в те далекие, почти легендарные времена, рассказал нашему корреспонденту Сергей Погорелый, можно сказать, динозавр отечественного дизайна.
— Не будем углубляться в историю, но с чего начался дизайн для вас? Лично для вас?
— Как ни странно, с завода. В 1979 году, закончив технический институт, я был распределен на один из больших московских почтовых ящиков. Мне страшно не хотелось там работать, потому что я мечтал поездить по миру, а тут понял, что путь закрыт — путешествовать придется только в пределах государства. Как и на всех подобных предприятиях, в подразделении, куда я попал, был отдел, занимавшийся наглядной агитацией. Его сотрудники оформляли стенды, делали плакаты к праздникам и дням рождения, диаграммы и графики для министерства о достижениях института и т.д. В этом отделе работали два художника. Одного из них часто называли странным словом «дизайнер». Никто точно не знал, кто такой дизайнер, но слово было красивое, звучное.
— То есть слово «дизайнер» в то время уже существовало?
— Да, но оно еще не было так затаскано, как сегодня. Я предполагаю, что широкое распространение в СССР оно получило с подачи фирмы грамзаписи «Мелодия», довольно большая часть продукции которой шла на экспорт. На конверте пластинки на русском языке было указано: «художник — такой-то», а рядом на английском — «cover design by...» И. Загадочно и красиво. Можете взять практически любой виниловый диск и убедиться в этом.
— Наверное, выгодно было тогда заниматься дизайном, ведь художники неплохо зарабатывали.
— Это как посмотреть. За оформление пластинки платили, если мне память не изменяет, 63 или 64 рубля. Но один только слайд фирмы ЗKodakИ размером 90 x 120 мм стоил в Москве примерно 25 рублей. Да еще нужно было знать место, где могли качественно репродуцировать оригинал-макет, не повредив его. Бывали, увы, и такие случаи. При этом официально такую услугу нигде не оказывали. Если все делать по правилам, то нужно было изготовить два слайда — на лицо и на обратку. Получается, что затраты составляли 50 рублей, а чистая прибыль — только 14. Даже по тем временам за такую работу это было совсем не много. А самое главное, пожалуй, было то, что просто так, с улицы, немыслимо было зайти на ту же «Мелодию» и сказать: «Я дизайнер. Хочу у вас работать». Нужно было обязательно быть членом союза художников, то есть иметь право заниматься этим видом деятельности. А чтобы попасть в союз художников, нужно было закончить художественный вуз.
На предприятии положение художника всегда было привилегированным. Например, те два художника официально числились на должностях старших инженеров с месячным окладом в 200 рублей. Это были большие деньги по тем временам, если вспомнить, что инженеры, проработавшие десятки лет, получали 170-180 рублей. На 100 процентов художников работой загрузить не могли, а сидеть без дела младший из них, практически мой ровесник, не привык. Однажды он под большим секретом показал мне одну из его «левых» работ — плакат для рок-группы «Диалог» Кима Брейтбурга. Звали этого художника Сергей Власов. Он известен в России до сих пор, несмотря на то, что в последние годы работает за рубежом. В середине 80-х вместе с Юрой Широченковым он создал одну из первых дизайн-студий — «Бинарт». Уже много позже он рассказал мне, что заработать на плакатах 2000 рублей в месяц было легко — это примерно 10-15 плакатов. Конкуренции тогда в этой сфере не было, а за счет «левых» концертов артисты могли за качественные плакаты платить хорошие деньги. И вот после того, как я увидел эту работу, подумал: а что если и мне попробовать чем-то подобным заняться?
— И вы пошли к этому художнику в ученики?
— Нет, раньше дизайну никто никого не учил, каждый до всего доходил сам. Конечно, в чем-то Сергей Власов мне помогал, давал практические советы, но совместно мы никогда не работали. Как мы учились? Правдами и неправдами доставали на фирме «Мелодия» каталоги с западными пластинкам на один день, переснимали самые интересные работы на Orwocolor (это была лучшая цветная пленка из ГДР, которую можно было купить в магазине), смотрели, как делают там, и пытались повторить — что-то похожее сварганить, исходя из своих ограниченных возможностей. Ведь не было ни красок, ни кистей, ни аэрографов нормальных — одним словом, ни-че-го! Один комплект голландской туши по предварительной записи продавался члену Союза художников СССР раз в год. У нас же было только техническое образование.
Даже образцы шрифтов достать тогда было чрезвычайно сложно — мы старались найти их в журналах . Особенно ценились по этой причине журналы «Америка», «Англия»И, «ГутенТаг». В них не только использовались необычные кириллические гарнитуры, но и отпечатаны они были на прекрасной мелованной бумаге, идеально подходящей для фоторепродуцирования. Эти фотонаборные шрифты можно было в дальнейшем применять в собственных проектах. А еще исключительно из-за шрифтов я выписывал журнал «Реклама». Очень странное было издание. Непонятно, для кого оно было предназначено в стране, где рекламы официально не существовало, но там на последней странице печатали гарнитуры кириллических шрифтов. Новые книги по этой теме выходили крайне редко, и достать их было очень сложно. Например, брошюру с четырьмя шрифтами, разработанными Евгением Добровинским, которая была издана в Москве, приятель привез мне из Киева.
— А сколько стоило тогда изготовление дизайн-макета «левого» плаката?
— Строгих расценок не было, а поэтому надо было создавать такие плакаты, чтобы народ пришел, увидел и просто, например, онемел. Одна известная эстрадная певица из Ленинграда приехала утверждать оригинал-макет календаря со своим портретом и, увидев готовую работу, произнесла одно лишь слово, которое никак не вязалось с ее великосветским видом и сценическим образом. Она, не торгуясь, положила на стол 200 долларов — по тем временам трехмесячный оклад инженера.
— А себестоимость плаката какая была?
— Копеечная. Себестоимость была крайне низкая, потому что все делалось простой цветной тушью, которая стоила 13 копеек за пузырек. На плакат уходило не больше четырех пузырьков. Дальше не трудно подсчитать. Главной проблемой было, пожалуй, достать качественный картон, на который наклеивался резиновым клеем хромэрзац, из которого делали обложки пластинок. Доставали его кто как мог — только за большие взятки. Однажды, например, придя в мастерскую Сергея Власова, я увидел в углу стопку финского хромэрзаца чуть ли не в полтора метра высотой. Уже гораздо позже он признался, что все это неслыханное богатство им вывезли с Апрелевского завода грампластинок за ящик водки.
— Но ведь это «левак», за такие вещи могло и не поздоровиться. А можно было официально заниматься изготовлением плакатов? Существовало же в конце концов государственное издательство З «Плакат».
— Можно, и платили за них нeплохо, но только за те работы, которые были нужны государству, — за официальную пропаганду. Наши плакаты к таковым явно не относились. Да и вообще, чтобы запустить любую полиграфическую продукцию — плакат или обложку грампластинки — в производство, их нужно было «пробить», что было не так-то просто. Существовали всякие цензорские организации, были худсоветы и Главлит. В 1989 году я делал календарь к году Лошади, и тираж не могли запустить в печать до тех пор, пока я не принес контрольный оттиск с печатью и подписью от цензора. Главлит располагался на углу улиц Фадеева и Садовой Триумфальной, рядом со станцией метро «Маяковская». Когда я пришел туда и показал оригинал-макет, женщина-цензор очень удивилась: З «А почему вы лошадь нарисовали? А где голые женщины? Сейчас все календари печатают с голыми женщинами». Так начиналось кооперативное движение.
Тиражи эстрадных плакатов были небольшими — 2-3 тыс. экземпляров, а иногда и вообще лишь тысяча. Да и печатали их в провинциальных типографиях, отличающихся плохим качеством оборудования и низкой квалификацией персонала, что, естественно, сказывалось на конечном результате. У меня, например, есть плакат, сделанный в Москве для московской рок-группы, который был отпечатан в Краснодарском крае. Как он туда попал, одному Богу известно.
Плакаты и упомянутые выше календари в основном продавали летом на юге — в Ялте, Сочи, Пицунде. Людей там много, а начальство и ОБХСС — далеко, простор для коммерции! Для музыкальных групп собственные плакаты были тогда символом престижа: этому Госконцерт сделал банальщину, а у нас — смотрите, какая красотища!
Плакаты эти делали настоящие профессионалы. Например, Юра Широченков однажды за день сделал три шикарных плаката. Он внезапно получил долгожданную визу для первой своей поездки за границу и должен был рассчитаться с «долгами». Один из этих плакатов был сделан для «Наутилуса». Вся работа была закончена за четыре часа, пока я находился у него в мастерской.
— Под «фирму»И делал?
— Ну конечно.
— И все-таки вы переключились на грампластинки. Почему?
— По зову сердца — не корысти ради. Вообще, все началось с московского общества филофонистов, где я был фактически штатным художником. Это была общественная организация, объединявшая коллекционеров пластинок. Если помните, в недалеком прошлом в СССР пластинки по лицензии зарубежных фирм выпускались весьма ограниченными тиражами. Иногда об их выходе становилось известно чисто случайно и уже после того, как весь тираж был продан. Достать их было практически невозможно — только по огромному блату. Тогда филофонисты решили, что им нужно самим выступать в роли заказчиков. Филофонисты принесли свои фонограммы в «Мелодию» и попросили издать их. Об авторских правах мы тогда ничего не знали, а эта организация могла взять на себя часть проблем.
Опыт получился не очень удачный, выпустить смогли всего три пластинки: саксофониста Фаусто Папетти, Луи Армстронга и оригинальный диск группы «Эмерсон Лейк энд Палмер» — «Картинки с выставки» Мусоргского в рок-обработке. Обложки этих пластинок были предельно убогими: на них был изображен граммофон, круги какие-то и текст. Выходили они минимальными тиражами — каждое наименование по тысяче экземпляров. Меньше делать было экономически невыгодно, а больше, видимо, побаивались — пластинки могли попасть за кордон, а на них стоял товарный знак фирмы «Мелодия». По этой же причине на ЗяблокеИ каждого диска указывался номер членского билета владельца. Если какая-то пластинка всплыла бы на рынке, можно было бы легко установить, кто ее продал. Качество записи получилось средним, но выбора не было. К сожалению, на третьей пластинке все заглохло.
В то время для исполнителей, не состоявших в филармониях, серьезные концертные площадки были закрыты. А вот перед филофонистами им выступать иногда позволяли, да и зал для этого был подходящий — ДК Трехгорной мануфактуры, рядом со станцией метро «Улица 1905 года». Среди выступавших там были оркестр Олега Лундстрема, «Арсенал» Алексея Козлова, Юрий Лоза с «Примусом», группы «Ария» и «Черный кофе», Татьяна и Сергей Никитины, Юлий Ким, Владимир Кузьмин и группа «Динамик».
Организовывал и вел эти концерты Анатолий Борисович Штейнпресс, который сейчас возглавляет клуб российской бардовской песни Лос-Анджелеса. В конце 80-х годов он привел меня на студию звукозаписи «Мелодия». Мы пришли к главному редактору Ивану Дмитриевичу Несвиту с предложением возобновить выпуск пластинок на базе собственных коллекций, начатый филофонистами по опыту тех спецзаказов. Начиналась перестройка, и все бросились зарабатывать деньги, а как и на чем их можно заработать, на «Мелодии» не знали. В нашей группе были самые разномастные меломаны: одни любили джаз, другие — рок, третьи — бардов.
Сегодня это кажется странным, но тогда никто не был уверен, что записи такой музыки будут хорошо продаваться, а рисковать никто не хотел. Однако нашу идею все же одобрили, и мы начали делать диски. Я занимался оформлением. Мне хотелось, чтобы обложки выделялись из общей массы, ведь на дисках были записаны мои любимые исполнители. Сейчас это кажется неправдоподобным и смешным, но фотографии исполнителей для обложек приходилось собирать с «бору по сосенке». Например, журнал «Книжное обозрение» начал тогда публиковать «Рок-энциклопедию»: по две-три странички в номере, но с фотографиями западных рок-музыкантов! Только в нем мы и смогли найти фотографию для обложки диска Марка Болана. Однако исходник был черно-белый, а фотография нужна была цветная. И вот для начала ее пришлось переснять, увеличить, отретушировать, затем опять переснять и только после этого полученную основу можно былоЗзадуватьИ аэрографом для последующего коллажа, отрисовывая кисточкой мелкие детали.
Кроме всего прочего, я всегда стремился уходить от банальностей и даже тогда, при тех ограниченных возможностях, старался использовать интересные шрифтовые эффекты и композиции. Сейчас это достаточно просто выполняется на компьютере, а тогда ни доступных персональных компьютеров, ни графического редактора Photoshop просто не существовало — их заменяли кустарный аэрограф, подключенный к компрессору от холодильника «ЗИЛ», трафареты, резак, ножницы...
Так вот, я сделал фон, сверху аккуратно приклеил раскрашенную фотографию. Всем очень понравилось. Это была моя первая работа на данном поприще. На дворе стоял 1991 год.
— А записи откуда брали?
— Доставали по разным каналам. Покупать компакт-диски было для нас непозволительной роскошью. Во-первых, их выбор был крайне мал, во-вторых, они стоили просто бешеных денег, сравнимых с двух-трехмесячным окладом. Среди нас был один коллекционер из высокопоставленных чиновников, который приносил необходимые нам записи. На время, конечно. Все строилось на доверии, потому что эти пластинки имели по тем временам весьма немалую материальную ценность.
Еще у нас был один коллекционер в звании майора ВВС, потрясающий знаток арт-рока. Он прекрасно разбирался в этом жанре. И конечно, каждый тащил одеяло на себя. Если любители джаза лоббировали джаз, тот наш военный пытался протащить свой арт-рок. Евгений Вячеславович Виноградов, последний председатель нашего объединения, любил рок конца 50-х — начала 60-х годов. Он служил в группе войск в Германии, где купить пластинки и журналы было проще, и во многом облегчал мне работу, принося зарубежные журналы. Например, когда я делал обложку к пластинке Карлоса Сантаны, фотографию для основы взял из журнала, изданного в ГДР.
— А как же авторские права?
— Тогда все имели довольно смутное и противоречивое представление о них. Хотя издатели побаивались: а вдруг иск пришлют, а вдруг с ними дела не будут иметь на международном рынке? Рисковали, но делали. По договору, который подписал СССР, можно было свободно пользоваться тем, что появилось до 1973 года. Именно поэтому можно было спокойно выпускать Кохрана, Пресли, Хейли.
Второй нашей работой была пластинка группы «Yes». Это единственная обложка, выполненная не мной, а замечательным художником Роджером Дином, у которого я заочно учился. Это был оригинальный, номерной диск группы «Time and word». Хотя я к ее дизайну руку все-таки приложил, причем весьма своеобразно. Пластинка, которую нам достали и с обложки которой я должен был сделать свою версию, была издана в Югославии. Но напечатана она была в одну краску — черно-белая, как газета. Я тогда по-простоте своей подумал, что юго-славы просто решили сэкономить на полиграфии. А на самом деле это была оригинальная обложка, изданная по лицензии с американского диска. Но я этого не знал и решил раскрасить конверт в меру своих способностей. И только через много лет один ялтинский фотограф-меломан, услышав эту историю, со смехом рассказал мне, как он и его друзья в Ялте веселились, что «безмозглые москали» разукрасили обложку группы «Yes».
— Все эти огрехи на реализацию дисков не повлияли?
— Нет, диски мгновенно уходили. После того как тираж Болана разлетелся (а тиражи были ломовые — по 50-100 тыс.), дело пошло.
— Наверное, денег вы на этом заработали...
— Если бы. Хотя кто-то, наверное, и заработал. Мы на этом больше кайф ловили: мы такие крутые пластинки делаем, обложки сами рисуем… Например, чтобы передать игру света, нужно было слой за слоем напылять тушь, просушивать, потом опять напылять — и так раз за разом. Если поторопиться, то можно испортить всю работу.
Как и в случае с оформлением диска Марка Болана, работу часто затрудняло отсутствие какой-либо фотографии исполнителя. Например, при выпуске диска Билла Хейли фонограмма была готова, а вот подходящее фото отсутствовало. Как ни старались, так и не смогли найти пригодной для полиграфии фотографии. В результате я предложил сделать его в виде светящейся, неоновой рекламы. Аналогичным образом, используя только графику, пришлось оформлять сборники группы The Animals, лучших рок-н-роллов, заставку для коллекции арт-рок-музыки. И ведь здорово получилось — почти пятнадцать лет прошло, а до сих пор не стыдно показать.
Любопытная история произошла с диском Бадди Холли. Опять как ни искали, так и не смогли найти фотографию, за исключением крошечного изображения в одном из каталогов пластинок — чуть больше почтовой марки. Опять пересъемка, увеличение раз в 25. Ко всему прочему, я немного промахнулся с оттенком туши, и в итоге Бадди Холли превратился у меня в латиноса. Поскольку пластинка уже была на выходе, то обложку все равно взяли. Тем не менее никто из покупателей претензий не предъявил.
А потом нашего полку стало прибывать. Ближе к середине 90-х в нашу жизнь вошли компьютерные технологии, открывающие безграничные возможности для творчества. Однако в первую очередь это оборудование оказалось в руках не художников, а обычных технарей, которые тоже стали именовать себя Здизайнерами.
В то время должен был выйти один из первых дисков Александра Галича. На студию «Мелодия» пришли двое парней, представившихся дизайнерами, и им была поручена эта работа. Подозреваю, что они и по сей день смутно представляют, кто такой Галич. На обложке они изобразили черный прямоугольник, на нем — красный треугольник и белый круг, а сверху текст. Редактор, Владимир Дмитриевич Рыжиков, долго с недоумением смотрел на эту картину, но сроки поджимали и переделывать обложку времени уже не было. Больше этих ребят я в «Мелодии» не видел, наверное, ушли в другое место «дизайнерить». А обложку эту потом переделали.
Через некоторое время из-за неправильной маркетинговой политики и постепенного выхода из употребления виниловых пластинок созданную на базе «Мелодии» фирму «Русский диск» стало лихорадить. Тиражи резко сократились, отпускная стоимость продукции на заводах выросла, и интерес к нашим услугам пропал. Всего я оформил 15 альбомов западной рок-музыки. Может быть, по сегодняшним меркам это не так уж и много, но, поверьте, сделать их было непросто.